ФАКультатив - Татьяна Донченко

Ее дыхание сбилось, она так сладко и нежно дышала мне в ухо, черт!

— Я хочу, чтобы все это делал ты, — сказала Марьяна, томным голосом.

— Ты сказала, что хочешь кончить, — настаивал я, — я тебе не нужен для этого.

— Ник, ты понимаешь, что я имела в виду…

— А ты понимаешь?

— Никит?

— Раздвинь ноги, цветочек. — У меня голос охрип, я убрал трубку в сторону и выпил остатки чая. — Оближи кончики пальцев, чтобы они стали очень влажными.

Она молчала, перестала возражать или спорить, и мне оставалось только надеяться, что она делала все, что я ей говорил:

— Потрогай себя, малышка. Скажи, насколько ты мокрая для меня?

— Господи, где ты всего этого нахватался? — шептала она, а потом ее шепот сорвался на рваный вздох.

Ох, если бы она только знала!

— Да, моя маленькая. Я точно знаю, что ты сейчас очень мокрая, — улыбнулся я.

Стоило бы уйти в дом, закрыться в своей комнате и позволить себе заняться сексом по телефону, удовлетворить себя как следует, но тогда я потеряю голову и не смогу оставаться на Пушкинской волне, да простит меня великий классик!

— Поиграй со своим нежным клитором, как тебе нравится, сначала медленно, потом быстрее. Чувствуешь, как там у тебя тепло, мокро, как твои пальчики скользят по нему? Представь, что это мой влажный язык пробует тебя на вкус, скользит вниз и проникает в твою киску…

— Мяу.

— Цветочек! — шикнул я, сдерживая усмешку. Терпеть не могу это слово, понимаю ее.

— Не могу, — захныкала она в трубку, вперемешку с отчаянным стоном. — У меня не такие большие и длинные пальцы как у тебя, я не…

— Так это не пальцы, — почти зарычал я. — Ты меня невнимательно слушаешь, цветочек, не отвлекайся. Я же сказал, что это мой язык.

— О, тогда другое дело… Ох!

Я до боли прикусил губу, чтобы сдержаться. Хотелось рассмеяться, послать к черту всю эту затею, рвануть к дому напротив и реально забраться к ней через окно. Дыхание Марьяны участилось. Вперемешку с тихими несдержанными стонами, она быстро подошла к кульминационному моменту.

— Представь, как мой твердый язык двигается в тебе, пробует тебя, потом возвращается к милому, чувствительному клитору, играет с ним… а потом снова вниз, к сладкому входу, снова в тебе… нравится?

Она тихо ахнула мне на ухо, ее глубокий вздох замер и сорвался на тихий вскрик.

— Да, моя хорошая, ты чувствуешь, как пульсируешь, как сжимаешься на моем языке, пока я тебя ласкаю.

— Ник…

— Да, цветочек?

Она тихо постанывала, задыхаясь в посторгазмической агонии, и звала меня по имени. Я зажмурился, чувствуя себя клиническим мазохистом. Зачем я добровольно лишил себя этого восхитительного зрелища?

— Ты в порядке? — спросил я уже шепотом. Голос отписался от чата.

— Я кончила, если ты об этом, — тихо ответила она.

— Вот видишь, — хмыкнул я. — Для этого я тебе не нужен. Спокойной ночи, цветочек.

— Подожди, ты же не собираешься…

Я хотел положить трубку, но не успел, и просто отдернул телефон от уха. За спиной зажегся свет, я быстро прикрыл область паха пустой тарелкой от закусок и обернулся. Дедушка бродил по кухне, разговаривая с кем-то по телефону. Я мысленно поблагодарил вселенную за то, что она надоумила меня просто сидеть в кресле и не вынимать из штанов свой причиндал прямо здесь, во дворе.

Меня отвлек какой-то шум у забора. Появилась голова Ани Сорокиной, она оглядела меня широко распахнутыми глазами и воскликнула:

— Ну ты даешь, золотой мальчик! Я тоже кончила, чтоб ты знал!

Она сказала это настолько громко, что ее по-любому услышал мой дед. И совершенно точно ее голос услышала Марьяна. Если она, конечно, была на связи.

— Цветочек? — я поднес трубку обратно к уху, но услышал только короткие гудки.

Она положила трубку только что или еще до возгласа моей озабоченной соседки?