Смывая волной - Р. Болдт

Я морщусь и добавляю:

— Или сны, если хочешь. Они часто будят меня, и я пытаюсь понять смысл всего этого.

Я вздыхаю и пялюсь в свое вино. Снижаю голос почти до шепота.

— Но у меня никогда не получается.

Он ничего не отвечает, позволяя тонким звукам природы окружать нас. Я не осуждаю его за то, что он ничего не говорит. Лиам врач, а не психиатр. Я должна разобраться в этом сама.

— Мои родители были большими поклонниками того, что они называли «классикой». — Его ответ отрывает меня от моих внутренних мыслей, интимность его голоса обволакивает меня своими объятиями.

Я смотрю на него, но он сосредоточен на своем вине. Лиам осторожно взбалтывает его, затем останавливается, следя глазами за движением, но у меня создается впечатление, что он погружен в свои собственные воспоминания.

— Одной из их любимых песен была «The Very Thought of You» Билли Холидей.

Почти улыбка украшает его губы, а голос становится более глубоким.

— Но песня Дина Мартина «You're Nobody Till Somebody Loves You» часто звучала в моем детстве.

Расслабленная гладкостью вина, шумом волн вдалеке, смешивающимся с цикадами, я прислоняю голову к спинке кресла и закрываю глаза, слушая ровный тембр его голоса.

Его тон меняется, неся в себе ощутимую нить меланхолии, когда он тихо признается:

— Они любили музыку.

Я практически слышу, как он тихо добавляет:

— И они любили меня.

Я открываю глаза только для того, чтобы столкнуться с его взглядом. У меня перехватывает дыхание не только из-за его пронзительного взгляда, но и потому, что я без вопросов понимаю, что он оплакивает своих родителей.

Не показывая ничего особенного, горе вяло излучается из него, как будто оно так давно засело в нем, что уже не требует бурного проявления, как это часто бывает со свежими страданиями.

Меня поражает, насколько разным может быть горе. Независимо от того, новое оно или старое, или от чего происходит, и все равно проникает глубоко в наши сердца. Моя скорбь по папе так свежа, как будто она никогда не исчезнет, даже если моя память подводит меня в воспоминаниях о нем так отчетливо, как мне хотелось бы.

Возможно, я не знаю себя, но знаю, что такое горе. Как и человек, сидящий здесь со мной.

— Если ты хочешь включить сейчас что-нибудь из этих песен, я не буду возражать, — пожимаю плечами, не пытаясь его ни к чему принудить.

Не отрывая от меня глаз, Лиам медленно проводит рукой по лицу и по щетине. Это движение создает впечатление, что он колеблется, обдумывая, стоит ли поддаться моему предложению. Наконец, Лиам медленно выдыхает и делает долгий глоток вина, после чего поднимается со своего места.

Подойдя к шкафам под наружной раковиной, он опускается на корточки и открывает одну дверцу. Порывшись внутри, Лиам достает небольшой радио-CD-плеер, подключает его и нажимает несколько кнопок.

— Первая — Билли Холидей.

Когда он занимает свое место, его взгляд искрится тоской — или, возможно, это я выдаю желаемое за действительное. Пока голос певицы тихонько звучит на заднем плане, Лиам сосредотачивает внимание на мне, и склоняет голову набок.

— Ты никогда раньше не слышала эту песню?

В его голосе звучит что-то, что я не могу определить, но это заставляет мой позвоночник напрячься. Я тщательно подбираю слова.

— Я не помню, чтобы слышала ее раньше. Только когда услышала, как ты слушал ее в своем кабинете.

Мое сердце замирает в груди, нервозность сжимает его. Каким-то образом я набираюсь смелости задать свой вопрос, потому что мне хочется узнать его лучше.

— Какими они были?

Глава 32

ЛИАМ

С тех пор как ее выбросило на мой пляж, я лажаю на каждом гребаном шагу.

Билли Холидей переходит в песню Перси Следжу «When A Man Loves A Woman». Мои пальцы напрягаются на бокале с вином, а волнение пульсирует во мне.