Невеста тирана - Лика Семенова (2023)

Мать всегда отличалась вздорным нравом, но при отце держала себя в руках. Скрывала, хоть это и не вполне удавалось. Зато прислуга на ее половине оказывалась в незавидном положении. Визги и слезы служанок стали совершенной обыденностью, как и бесконечные новые лица. Фацио привык не обращать на это внимания, как не обращал отец. Но если Фацио лишь старался игнорировать и не замечать, то отец впрямь не видел. Их всех для него не существовало. Как не существовало и многих других ненужных, неважных, незначимых. Единственное, что требовалось от матери — беспрекословно подчиняться воле отца и не влезать в его дела. Не лезть и не раскрывать рта. Даже ее официальные выходы были сведены к минимуму. Она годами была заперта в этом доме. Единственный, кто неизменно сопровождал старого владетеля Альфи — Фацио. Сын и наследник. Надежда. Единственный, кто имел для него ценность, как будущее вместилище тягостного родового дара.

Теперь, став вдовой, мать будто подняла голову, воспряла, вздохнула. Алчно дотянулась туда, куда раньше ей не позволялось. Но вместе с тем стала еще более капризной, вздорной, какой-то театральной. Буквально в каждом она находила дурной или непочтительный взгляд. Даже вздох в ее глазах мог оказаться оскорбительным. Весь дом должен был нескончаемо хлопотать вокруг нее одной. Надуманные головные боли, фальшивые обмороки, «смертельные» недомогания. Домашний лекарь Мерригар за короткий срок буквально превратился в одну из ее комнатных девушек. Сновал среди юбок и порой даже ночевал в покоях своей госпожи, чтобы явиться по первому зову и не заставлять себя ждать.

Пожалуй, единственные, кто выносил общество матери с минимальным ущербом — это Розабелла… и Доротея, разумеется. Доротея… впрочем, что с нее взять… А Розабелла все скрывала за своей непосредственной веселостью. Принимала так, будто это не стоило труда, но Фацио в это не верил. Сестра была подвижной, любознательной, живой, со своим характером. Она росла и расцветала. И все шло к тому, что однажды они попросту начнут меряться нравом: мать и сестра.

Конечно, мать прекрасно знала, кто к ней пожаловал, слышала шаги, но не показала виду. Не повернулась, не подала руки. Фацио понимал, что встретит подобный прием. После вчерашнего происшествия все было более чем предсказуемо. Впрочем, плевать. После кошмарной почти бессонной ночи на это не было сил. Он едва стоял на ногах. Все остальное — досадные мелочи.

Он поравнялся с креслом, поприветствовал мать поклоном и встал рядом, заложив руки за спину и глядя вдаль, на бирюзовые воды бухты Щедрых Даров.

— Доброе утро, матушка. Рад найти вас в добром здравии.

Разумеется, молчание… Фацио точно знал, что если повернет голову, увидит колкие льдистые глаза, поджатые губы, нервно трепещущие тонкие ноздри. Он видел все это тысячу раз. И крайнюю степень этого немого укора едва ли можно демонстративно сделать еще глубже.

И он тоже замолчал, щурясь на солнце. Рассветы над бухтой Щедрых Даров были особенно красивы. Солнце появлялось из-за утеса, будто выкатывалось из пещеры. И тогда вода окрашивалась всеми оттенками: от золотисто-розового до пронзительно лазурного. В полдень море становилось ровным и каким-то плоским, и бухта теряла это утреннее очарование. Вот и сейчас эти волшебные краски уже таяли.

Мать все же не выдержала. Процедила, не поворачивая головы:

— И это все? — она сделала многозначительную паузу. — Все, с чем ты пожаловал с утра? Скупая формальность — вот все, что ты можешь предложить убитой горем матери?

Фацио стиснул зубы, прекрасно понимая, что разговор ожидает неприятный. Но в этот раз мать напрасно старалась.

— Вы несколько сгущаете краски, мама.