Обещай мне - Карли Джин

Аврора отворачивается от меня, ее взгляд устремлен на кристально-голубое озеро перед ней. На мгновение она замолкает, и я думаю, что она не услышала мой вопрос по поводу имени ее собаки, пока она не выдыхает.

— У моего отца есть прозвища для всех нас: мамы, брата и меня. Все они связаны с десертами, поэтому я хотела дать собаке противоположную кличку. Что-то связанное с закусками.

Не уверен, то ли холод, пронизывающий меня до костей, то ли невидимая тяга к ней заставляет меня продолжать задавать вопросы.

— Какое у тебя прозвище? — спрашиваю я, проводя руками по животу Огурчика, который счастливо раскинулся на спине.

— Я — Кексик, мой брат — Маффин, а мама была Пудинг, — говорит она мне, и в конце ее голос становится тихим.

Я не упустил то, что она сказала про свою маму в прошедшем времени.

— Твои родители разведены? — тихо спрашиваю я, не сводя с нее взгляда, когда сажусь рядом. Не настолько близко, чтобы мы соприкасались, но достаточно, чтобы я почувствовал ее запах.

Лайм и кокос — освежающий и одновременно успокаивающий.

Не знаю, почему я сел, но стоять над ней во время этого разговора как-то неправильно. Ее глаза возвращаются к моим, и эти зелено-голубые радужки бегают туда-сюда в нерешительности. Я не виню ее, я ничего не рассказывал ей о себе, но расспрашиваю ее, как будто это чертово интервью.

Аврора склоняет голову набок. Мы никогда раньше не были так близко. Между нами всегда стоит стол, и мы никогда не уходим после занятия вместе, за исключением первого. Я намеренно держу дистанцию и долго вожусь с ноутбуком, чтобы избежать этого.

— Мне было десять лет, была сильная метель, — Аврора делает паузу, и на ее лице отражается боль.

Внезапное сжатие в груди от ее ощутимой боли удивляет меня.

Что происходит?

— Другой водитель потерял управление и забрал у меня мою лучшую подругу.

Господи. Я даже не могу представить, что потеряю маму. От одной этой мысли у меня все тело болит от тоски.

— Я прихожу сюда в свой день рождения, потому что мы постоянно ходили вместе в походы. Так я чувствую себя ближе к ней, — заканчивает она с грустной, но улыбкой на губах.

Я даже не знаю, что ответить, но это меняет мое отношение к ней. Мне хочется знать больше, продолжать узнавать о том, что делает ее такой, какая она есть.

— Мне очень жаль, Аврора, должно быть, это было тяжело, — говорю я, мой тон мягкий, а рука чешется, чтобы взять ее за руку.

Ну, это что-то новенькое.

Она обхватывает себя руками.

— Было. Она — моя мотивация. Я планирую попасть на Олимпиаду ради нее, чтобы исполнить мечту, которую она так и не смогла осуществить.

Я вновь восхищаюсь ее силой, потому что не думаю, что смог бы так же. Исполнение мечты ее мамы должно приносить в ее жизнь определенную тяжесть, даже если в то же время она получает от этого удовольствие. Это также объясняет, почему для нее так важно восстановить свою успеваемость, сохранить место в составе волейбольной команды и попасть в сборную США.

Кусочки начинают складываться в единое целое, но некоторых все еще не хватает. Мне все больше и больше хочется их раскрыть.

— Ты сможешь. Если у кого-то и получится, так это у тебя, — я не знаю, почему сказал это, но что сделано, то сделано. Тут уже ничего не поделаешь.

Аврора наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня, на ее губах играет улыбка.

— Спасибо.

Наши глаза задерживаются друг на друге, и происходит нечто странное. Пейзаж начинает тускнеть, зелень деревьев становится не такой яркой, журчание пруда затихает. Я чувствую, как мое сердце бьется в груди сильнее, чем когда-либо прежде. Губы пересохли, горло сжалось.

Что, черт возьми, происходит?

Огурчик прерывает наш транс своим лаем, требуя внимания. Аврора первая приходит в себя, наклоняясь вперед, чтобы немного приласкать собаку.