Сезанн. Жизнь - Данчев Алекс

Вопреки этим приукрашенным версиям на самом деле Сезанну было почти нечего сказать о «Творчестве». Судя по всему, он никогда не обсуждал книгу ни с Писсарро, ни с Филиппом Солари, с которым он близко сошелся в Эксе и у которого тоже были веские причины для недовольства своим литературным двойником – Магудо. В действительности ни один из них и не думал таить обид. И «Творчество» не стало причиной разрыва. На ранних стадиях работы над «Сезанном» Гаске даже писал, что «он всегда настаивал, без лукавства, что в размолвке со старым товарищем книга не играла никакой роли»{714}. Их взаимоотношения не следовало сводить к персонажу романа или к непониманию «писакой» устремлений «мазилы». «Ссоры ничего не значат, – писал Жан Поль Сартр об их дружбе с Альбером Камю, – это лишь очередной способ жить вместе, не теряя друг друга из виду в узком маленьком мирке, в котором нам выпало родиться. Они не мешали мне думать о нем. Когда я читал книгу или газету, мне казалось, что он тоже здесь и читает тот же текст, и я спрашивал себя, что бы он об этом сказал, что он думает об этом»{715}.

Сезанн и Золя также никогда не теряли друг друга из виду. Они поддерживали контакт через общих друзей: Алексиса, Коста, Солари. Сезанн по-прежнему читал Золя и давал свою оценку. Его «Игроки в карты» не без оснований считают ответом на изображение представителей низших сословий в «Земле» Эмиля Золя (1887): в романе крестьяне показаны нищими, буйными и неотесанными пьянчугами. А сезанновские игроки в карты, напротив, полны достоинства, трезвы как стеклышко и заняты размышлениями; по выражению Мейера Шапиро, это компания стоиков, раскладывающая что-то наподобие общего пасьянса{716}. Даже после смерти Золя Сезанн продолжал подшучивать над ним. Однажды в 1905 году Воллар приехал в Экс и застал Сезанна за рисованием черепов. Тот был в хорошем расположении духа. «Как прекрасно рисовать черепа! – воскликнул он. – Гляньте, месье Воллар! Реализация почти далась мне!» И, помолчав, добавил: «Так что, в Париже мои работы хвалят? Эх! Был бы тут Золя, когда у меня наконец выходит шедевр!»{717}

Золя, в свою очередь, по-прежнему собирал информацию о Сезанне и продолжать делать это до самой смерти. В 1896 году, спустя десять лет после окончания связанного с выходом «Творчества» ажиотажа, он опубликовал пророческое прощание с живописью и художниками, которое Жеффруа позже описывал как «победные фанфары, звучащие словно похоронный марш». Кроме того, в нем содержится любопытное и неоднозначное упоминание о самом значимом художнике, где есть одновременно и повторение оценки творчества Сезанна, и, возможно, скрытое отречение. «Я вырос чуть ли не в одной колыбели с моим другом, моим братом Полем Сезанном, великим художником-неудачником, в котором только теперь разглядели гениальность»{718}. По некоторым свидетельствам, Золя нередко называл Сезанна неудачником. Трудно сказать, было ли это наветом, или же Золя и в самом деле так отзывался о своем друге. Но если верить Воллару, одну из таких историй пересказывал ему сам Сезанн:

Позднее, когда я был в Эксе, я узнал о приезде Золя. Я и правда думал, что он не осмелится заявиться ко мне. Вы только поймите, месье Воллар, мой дорогой Золя был в Эксе! Я обо всем забыл, и о «Творчестве», и о многих других вещах, например о чертовой экономке, которая бросала на меня гневные взгляды, пока я вытирал ноги на пороге его гостиной. В тот момент я был на этюдах; моя работа продвигалась недурно, но к черту все: Золя в Эксе! Не взяв даже сумки, я помчался в гостиницу, где он остановился, но один знакомый, которого я встретил по дороге, рассказал мне, что накануне кто-то спросил Золя: «Собираетесь ли вы преломить хлеб с Сезанном?», а Золя ответил: «Зачем мне снова встречаться с этим неудачником?» Так что я вернулся к работе.

Глаза Сезанна наполнились слезами. Он высморкался, чтобы это скрыть, и сказал: «Видите ли, месье Воллар, Золя не злодей, но он поддался обстоятельствам!»{719}