Виллиса [Танцующие призраки] - Коротков Юрий Марксович

В гробовой тишине раздавались только ее шаги и странный, едва слышимый, высокий звук: все девчонки молча плакали. Под этот бесконечно тянущийся на одной ноте звук Света медленно двигалась между замерших, будто окаменевших девчонок, аккуратно складывала блузки, свитер, халат, юбку. Хитон оставила на плечиках в шкафу, попавшиеся под руку пуанты не глядя бросила на пол.

— До свидания, Света, — сказала Галина Николаевна.

Середа обернулась на голос, пусто взглянула на воспитательницу, надела куртку и вышла. Подруги двинулись следом. В комнате перед тумбочкой с выдвинутыми ящиками остались лежать пуанты, потертые, с разбитыми носками, и новые, еще ни разу не надетые. На тумбочке, свесив уши, сидел забытый заяц...

В вестибюле ее отец — растерянный, виновато улыбающийся маленький человек — суетливо подхватил сумку. За стеклянной дверью у крыльца светились красные стоп-сигналы такси.

Середа по очереди обнялась и расцеловалась с подругами, равнодушно глядя за спину им неживыми глазами, повернулась и пошла за отцом. Подруги высыпали на крыльцо, кто-то махнул рукой, но Света, не оглянувшись, села в машину, и такси тронулось.

— Чего ревете, дуры?! — вдруг зло крикнула сквозь слезы Ильинская. — Завидовать надо! Как нормальный человек жить будет!

Девчонки постояли еще на крыльце, зябко обняв себя за плечи, вытерли слезы и вернулись в интернат — к учебникам, в музыкальные классы. Только Нина не могла успокоиться, она лежала на кровати, подтянув коленки к груди, уткнувшись в подушку, всхлипывала уже без слез.

В комнату заглянула Оля Сергиенко, тихая, незаметная девчонка из «корды», подозвала Юльку, виновато сказала, глядя в сторону:

— Понимаешь, Юль... это... порвала совсем... — как доказательство, она держала в руках рваные балетки. — Мы со Светкой одного размера...

Юлька молча отдала ей Светины туфли. Присела рядом с Ниной.

— Ну что ты, Нин... Не надо...

— Я следующая... — с трудом выговорила Нина, ее бил озноб. — Я... следующая буду...

— Что за ерунда, — Юлька погладила ее по голове. — Никто тебя не выгонит.

— Разве это справедливо... — всхлипывала Нина. — Почему все так несправедливо?.. Она лучше всех... Разве она виновата?..

— Конечно, не виновата... Ты попробуй заснуть, давай, я тебя накрою, — уговаривала Юлька, гладила ее, пыталась убаюкать.

— Разве я виновата, что я такая? Я в сто раз лучше тебя танцую!..

— Конечно, лучше.

— У меня прыжок лучший в Союзе!

— Конечно, лучший, все знают, — торопливо соглашалась Юлька.'

— Разве я виновата? — у Титовой начиналась истерика. — А кто виноват?! Ненавижу! Ненавижу!! — она замолотила себя кулаками по бедрам, по животу, по груди. — Ненавижу этот мешок!

— Не надо, Нин, перестань, не надо. — Юлька поймала ее за руки, навалилась всем телом, крепко сжав запястья. — Все будет хорошо... Вот увидишь... честное слово... Ты похудеешь... Все будет нормально...

Титова, наконец, расплакалась, уткнувшись ей в колени, как ребенок.

— Арза, — Ия заглянула в комнату. — К телефону. Пока Галины нет...

— Иди к своему мужику! Иди, иди! — Нина отталкивала Юльку и удерживала одновременно.

— Ну что ты, никуда я не пойду. Не бойся... — Юлька махнула у нее над головой Ие, покрутила пальцем в воздухе: сама позвоню. — Я с тобой...

Когда Ия вернулась в комнату, Юлька спала сидя, прислонившись щекой к стене. Уткнувшись лицом ей в колени, спала Нина.

На сцене учебного театра шла репетиция. Не занятые в отрывке ребята сидели в зале, разговаривали шепотом. Астахов и Хаким играли в очко на пальцах. Выкинули, молча посчитали, и Хаким, обреченно кряхтя, пригнулся за спинкой кресла. Астахов, мило улыбаясь вокруг, опустил вниз руки, послышались звонкие щелбаны, Хаким вынырнул, потирая лоб, и начался новый кон.