Тайпи (Шпет) - Мелвилл Герман (1958)

Неудивительно, что жители долины проявляли по отношению к нам такое любопытство. Я не сомневаюсь, что мы были первыми белыми мужчинами, которые когда-либо проникли таким образом на их территории, или, по крайней мере, первыми, кто когда-либо приходил в долину с гор. Что привело нас туда – должно было быть для них полнейшей загадкой, но мы не знали их языка и не могли ничего объяснить. Все, что мы могли им рассказать: мы прибыли из Нукухивы, местности, с которой они воевали. Это сообщение вызвало у них шквал эмоций.

– Нукухива мотарки? – спрашивали они.

Конечно же, мы отвечали отрицательно.

Они забросали нас тысячей вопросов, из которых мы могли понять только, что речь идет о последних передвижениях французов, к которым они испытывали, казалось, самую лютую ненависть. Они так хотели узнать об этом, что продолжали задавать вопросы даже после того, как мы показали, что совершенно не в состоянии ответить на них. Все было напрасно; в конце концов они смотрели на нас в отчаянии, как будто мы хранили бесценные для них сведения, но как узнать о них, туземцы не представляли.

Через некоторое время островитяне разошлись, и мы остались с постоянными жителями хижины. По нашим предположениям, было около полуночи. Туземцы дали нам свежие циновки, накрыли несколькими складками таппы и, потушив огонь, улеглись рядом с нами и после недолгого бессвязного разговора вскоре крепко заснули.

Глава 11

Измотанный Тоби крепко спал рядом со мной, а мне мешала заснуть боль в ноге, и я перебирал в уме страшные последствия нашего положения. Тайпи или гаппары? Я вздрогнул, осознав, что сомнений нет. Что приготовила нам судьба? Конечно, нам не причинили зла, нас гостеприимно встретили. Но можно ли положиться на изменчивые настроения островитян?

Только под утро я смог задремать. Сон мой был тревожным. Проснувшись, я увидел лица склонившихся надо мной туземцев. Был уже день: в доме было много молодых женщин и девушек, украсившихся цветами. Женщины разглядывали нас, не скрывая восторга и любопытства.

Чуть позже в дом вошел восхитительный воин. Яркие длинные перья тропических птиц были расположены полукругом на голове, а их концы закреплены полумесяцем из золотых бусин. Шею украшали несколько огромных ожерелий из клыков вепря, самые длинные из них лежали на широкой груди воина. В уши он вставил два зуба кашалота. Его чресла опоясывали тяжелые куски темно-красной таппы со сплетенными кистями, а кольца и браслеты из человеческих волос дополняли картину. В руке он держал длинное полукопье-полувесло. На поясе висела богато украшенная трубка с красным тростниковым чубуком. Все тело украшала искусная татуировка. Две широкие полосы перекрещивали глаза и спускались чуть ниже ушей, где соединялись полосой, тянущейся вдоль губ и составляющей основание треугольника.

Черты воина показались мне знакомыми. Когда он повернулся лицом и я снова увидел его украшения и встретился глазами со странным взглядом, то узнал Мехеви. Он сразу же ответил на мое приветствие, очевидно радуясь эффекту, который произвел его вид.

Нашу беседу затрудняло то, что я не понимал языка – это, казалось, очень огорчало вождя. Мехеви заметил, что моя нога распухла. Он подошел, внимательно осмотрел ногу и послал мальчика с каким-то поручением. Через несколько минут мальчик вернулся с пожилым туземцем, лысина которого блестела словно кокосовый орех, а серебряная борода доходила почти до пояса. Голову его украшала повязка, сплетенная из листьев дерева ому; она была надвинута на брови, наверное, чтобы защитить глаза от яркого солнца. Он опирался на длинную тонкую палку, похожую на жезл, а в руке держал веер из зеленых листьев кокосовой пальмы. Плащ из таппы свободно висел на сутулой фигуре.