Адриан Моул Годы капуччино - Таунсенд Сьюзан "Сью"

— Ты хотя бы знаешь, что это не я, папа. У меня нет никакого почерка.

Среда, 15 апреля

Сегодня с помощью Элеоноры Гленн написал свое имя, адрес, а также — Газза, Ходдл и «чемпионат мира».

Я открыл бутылку розового вина и пригласил Элеонору отметить его успехи. И чуть не пожалел об этом — выпив полбокала, она очень пристально уставилась на меня. Мне кажется, я понемногу теряю к ней интерес.

Четверг, 16 апреля

В 7.30 утра позвонила Элеонора (рановато, по-моему) и извинилась за свое меланхоличное поведение накануне. Судя по всему, она проходит сеанс психотерапии по причине «несовершенного воспитания и, как следствие, отсутствия чувства собственного достоинства». Подробности выведывать не стал. Сказал, что я тоже обращался к психотерапевту по причине «невнимания ко мне родителей, когда я был ребенком».

В свои тридцать один год я могу вспомнить только два примера родительского самопожертвования, проявленного отцом. В первом случае мне было шесть лет, и я уронил малиновый леденец в песок в Уэллсе. Папа отдал мне свой (наполовину съеденный). Второй произошел, когда меня исключили из школы за то, что я нарушил правила, явившись в красных носках. Папа отпросился на работе, пошел к директору, пучеглазому мистеру Скратону, и заставил его принести униженные извинения.

2 часа ночи.

Что касается бучи из-за красных носков. Только что вспомнил, как было дело.

1. Отец не отпрашивался на работе. Он был тогда безработным.

2. Он не противостоял пучеглазому Скратону в помещении школы. Он ему

позвонил.

3. Скратон не приносил униженные извинения.

4. На третий день я капитулировал и прибыл в школу в черных носках.

Суббота, 18 апреля

День рождения Гленна

Сегодня утром Гленн зашел ко мне в комнату и поблагодарил за открытку с надписью «Ты тинэйджер, сынок!» (Рисунок: светловолосый мальчуган в бейсболке, надетой задом наперед, сидит перед компьютером.) Он попросил прочесть стих внутри открытки. Я прочел и пожалел, что не сделал этого в магазине. Тогда бы я непременно купил другую открытку.

«Мальчишка!» — повитуха вскричала.

И великая гордость меня обуяла.

И с гордостью этой тебя я растил,

С тобой в зоопарк охотно ходил.

Буквам и цифрам тебя обучал,

В минуту невзгод плечо подставлял.

И вот ты достиг пути середины:

Уже не дитя, еще не мужчина.

Теперь ты тинэйджер, вся жизнь впереди.

Готовься, надейся, поблажек не жди:

Печаль и раздоры тебя закружат,

Но долг мой — советом тебя поддержать.

Родной ты мне сын, а я твой отец.

На том и умолкну, словам всем — конец.

Думаю, Гленна это поэтическое выражение любви тронуло, хотя наверняка не скажешь, когда у него такое лицо. Я купил ему в спортивном магазине форму английской сборной, и он тут же бросился в ванную — переодеваться. У мальчика мои ноги: в трусах он выглядит не лучшим образом. Уильям подарил Гленну открытку, которую сделал в детском саду: картонный футболист, украшенный приклеенной и расцвеченной кукурузной кашей. Когда мы завтракали (я требую, чтобы мы вместе сидели за столом — когда я рос, моя мать ела стоя спиной к раковине, а отец сидел на педальном мусорном ведре), Гленн спросил:

— Ко мне придут неожиданные гости, папа?

Ответил ему:

— Нет.

А Гленн сказал:

— Ты ведь так и должен отвечать, правда, папа?

Когда он вышел на улицу, чтобы вместе с Уильямом погонять по двору футбольный мяч, я позвонил Шарон и попросил ее прийти вместе с детьми.

Кажется, Шарон обрадовалась — она еще не бывала на Крепостном Валу. Затем я позвонил своим родственникам и упросил их прийти к 5 часам и принести открытки и подарки.

На автоответчике Элеоноры оставил сообщение.