Адриан Моул и оружие массового поражения - Сью Таунсенд

– Оно вовсе не цвета мяты, – сообщила Георгина, – оно цвета лебединого дерьма.

– Не расстраивайся. Ты ведь наденешь его всего раз в жизни.

– Дело не только в этом гребаном платье, – пожаловалась Георгина. – Два с половиной месяца назад я записалась в очередь на сумочку от Гуччи. Вчера позвонили из магазина, подошла моя очередь. Я ухнула месячную зарплату на эту сумочку из коллекции позолоченных кожаных изделий Гуччи. Но, Киплинг, вот смотрю я на нее, и мне совсем не радостно.

– Георгина, сдается мне, тебя поразил синдром раскаявшегося потребителя. Просто держись подальше от Бонд-стрит.[78]

Георгина долго молчала, а потом сказала:

– Но я записалась на серебряные туфли. Может, отменить, а?

Суббота, 19 июля

Свадьба состоялась в зимнем саду гостиницы «Наследие». Дожидаясь невесту с подружками, мы с Умником едва не зажарились в своих костюмах – солнце так и шпарило сквозь двухкамерные стеклопакеты.

Священница Маргарет встала позади импровизированного алтаря-клумбы. Гостиничный музыкальный центр заиграл «Прибытие царицы Савской». Мы обернулись и увидели Маргаритку – в сопровождении Георгины, Гортензии и весьма крупной кузины Умника она прошествовала мимо гостей к алтарю.

Платье Маргаритки из кремового шелка открывало плечи. Лицо невесты скрывала фата. Георгина была абсолютно права относительно цвета своего платья, да и рукава с буфами и скошенный подол явно не делали ее краше.

Я впервые увидел Майкла Крокуса в костюме и с подстриженной бородой. Его подбитый глаз все еще напоминал о радостях мальчишника, когда бармен Фергал врезал ему, обозвав «протестантской сранью». Нетта была одета как типичная мать невесты – костюм абрикосового цвета, шляпа с огромными полями.

Зато моя мама нарушила неписаное правило и явилась в белом. Со Зверя содрали его рванину и нарядили в белоснежную рубашку, костюм-тройку с иголочки и серый шелковый галстук с желтыми слониками. Он напоминал Роберта Редфорда, только повыше и помолчаливей.

Когда Маргаритка приподняла вуаль, я заметил, что она без очков, но в макияже, который явно был нанесен мастером своего дела. Складки в уголках рта, придававшие ее лицу выражение вечного недовольства, исчезли.

Впрочем, дорогой дневник, верно говорят, что любая невеста – красавица до тех пор, пока не начнутся танцы, и тогда волосы взлохматятся, а косметика потечет.

Мне предстояло произнести речь, и я дико нервничал, но, когда настал мой черед, слова легко и непринужденно полились изо рта, и лишь когда мама зашипела: «Ну хватит!» – я обнаружил, что превысил регламент в двадцать минут.

Я предложил тост за подружек невесты, Георгина посмотрела на меня в упор и изобразила языком нечто невероятно сексуальное. Не знаю, что на меня нашло, дорогой дневник, но мне вдруг страшно захотелось сказать правду при всем честном народе. Поведенческие тормоза вдруг отказали, и я услышал, как говорю:

– Пока я не сел, а вы еще меня слушаете, хочу объявить: мы с Георгиной любим друг друга, и любим давно.

Сдуру (теперь-то я это понимаю) я ожидал взрыва аплодисментов, приветственных выкриков и даже завываний в американском стиле, но ничего такого не последовало. На свое место я опустился в полнейшей тишине, которую нарушил лишь скрип стула Георгины, которая вскочила и стремглав вылетела вон.

Воскресенье, 20 июля

Никто не знает, где Георгина. Ее чемодана в Биби-на-Уолде нет.

В каких только грехах вчера не обвинял меня целый хор разгневанных голосов, и в этом хоре выделялся самый свирепый голос – Маргариткин. Она твердила, что я намеренно сорвал ее свадьбу.