Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса? (сборник) - Вудхаус Пелам Гренвилл

– Из того, что я слышала про мистера Вустера, – заявляет тетя с крючковатым носом, продолжая тему разговора, – такое вульгарное дурачество будет как раз в его духе. А где он сейчас, кстати сказать?

– Да-да, – подхватила другая, что в очках. – Он должен был приехать еще до обеда, но не прислал даже телеграммы.

– Видимо, крайне рассеянный молодой человек, – высказалась третья, с морщинистым лицом.

Тут леди Дафна возглавила обмен мнениями, как школьная директриса на педсовете.

– «Рассеянный», – говорит она, – чересчур мягкое определение. А он, судя по всему, совершенно безответственный человек. Агата рассказывала, что по временам у нее просто руки опускаются. Она даже подумывает, не поместить ли его в какое-нибудь соответствующее заведение.

Можете себе представить чувства Бертрама, когда он услышал, что его родная плоть и кровь имеет привычку так беспардонно перемывать ему косточки при всем народе. Не то чтобы я надеялся дождаться от нее благодарности, нет, конечно, но после того, как человек не пожалел трудов и денег, чтобы сводить сына своей тетки в театр «Олд Вик», по-моему, естественно ожидать, что она будет к тебе относиться как тетка, чьего сына сводили в «Олд Вик», – иначе говоря, проявит хоть толику доброжелательности, справедливости и взаимной терпимости по принципу: «живи и давай жить другим». Помнится, Дживс как-то говорил, что острее змеиного зуба неблагодарность родного дитяти[11], так вот, неблагодарность родной тети, уверяю вас, не лучше.

Я густо покраснел и осушил бы свой стакан, содержи он что-нибудь горячительное. Однако ничего горячительного он не содержал. Для кого-то рекой лилось шампанское превосходного разлива, рука дяди Чарли онемела подливать, но мне, из уважения к известным всем и вся вкусам Гасси, подливали лишь мерзкое питье, которое образуется, когда на соковыжималку накладывают половинку апельсина и давят вращательным движением.

– Создается впечатление, – продолжала леди Дафна тем холодным, укоризненным тоном, которым в прежние времена отчитывала какую-нибудь Мод или Беатрису за тайное курение в кустах, – что его эскападам конца не будет. Совсем недавно он был задержан и оштрафован за то, что стащил у полицейского на Пиккадилли каску.

Здесь я мог бы ее поправить. И поправил.

– По причине досадной оплошности, – уточнил я. – Когда стаскиваешь каску с полицейского, важно, как вы, без сомнения, сами отлично знаете, сначала потянуть на себя, чтобы нижний ремешок снялся с подбородка. А Вустер этого не сделал, в результате чего и поплатился упомянутым вами образом. Но надо учесть, по-моему, что дело происходило в день Гребных гонок, и притом час был довольно поздний, когда лучшие из людей уже не вполне ясно соображают. Впрочем, не важно, – поспешил я добавить, почувствовав, что симпатии слушателей не на моей стороне, и ловко меняя тему. – А вот слышали ли вы последний анекдот про стриптиз и дрессированную блоху? Или нет, этот, пожалуй, лучше не надо. – Я передумал, спохватившись, что анекдот, который я имел в виду, не совсем подходит для дамских и младенческих ушей. – Лучше про то, как двое едут в одном поезде. Анекдотец, правда, с бородой, так что, если кто слышал, скажите сразу.

– Просим, просим, Огастус.

– Двое глухих едут в поезде…

– Наша сестра Шарлотта, к сожалению, плохо слышит. Глухота – большое несчастье.

Тощая тетка вытянула над столом шею:

– Что он говорит?

– Огастус рассказывает анекдот, Шарлотта. Пожалуйста, продолжайте, Огастус.

Само собой, такой оборот дел поубавил у меня задора, я меньше всего хотел выставить на посмешище физический недостаток престарелой девы, но откланяться и уйти со сцены было уже невозможно, и я стал рассказывать дальше.

– Ну так вот, два глухих типа едут в поезде, поезд остановился, один выглядывает в окно и говорит второму: «Вот уже и Торнвик». А тот ему: «Да? Я думал, понедельник». Ну а первый на это: «Я тоже не бездельник, знаете ли».