Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

— Не хотите говорить? — сказала Татьяна Викторовна, так и не дождавшись ответа. — Хорошо, в таком случае я вам скажу! У вас, Борташевич, этого права не было. У вас, Ратманова, тоже. Как вы думаете, какими глазами молодые люди определенного сорта должны смотреть на девушек, которые являются в незнакомую квартиру, чтобы повеселиться?

Ренка жалостно захлопала накрашенными ресницами:

— Татьяна Викторовна, я думала…

— К сожалению, Борташевич, этого вы никогда не умели. Так вот, Лукин! Вы только что провозгласили себя мужчиной, но тогда уж запомните одну вещь: когда мужчина идет куда-нибудь с девушкой, он отвечает за нее головой. Скажите, вам хоть понаслышке знакомо чувство мужской ответственности?

— Ну… знакомо.

— Ничего подобного, вы и понятия о нем не имеете. Стыдитесь, Лукин! Вы приводите свою одноклассницу черт знает куда и даже не умеете оградить ее от оскорблений!

— Я ему знаете как дал! — обиженно возразил Игорь.

— Знаю! Его мамаша заявила, что у него выбито два зуба. За это я готова простить половину вашей вины, но половина все равно остается, и самая важная. Вам, Лукин, просто повезло, понимаете? Если бы этот мерзавец оказался сильнее, он бы вас избил и выкинул вон. И вы ровно ничем не смогли бы помочь своей спутнице, что бы с нею потом ни произошло. Вам не приходила в голову такая возможность? Убирайтесь, Лукин, видеть вас не хочу. Тоже, мужчина!

Игорь с неестественной быстротой исчез за дверью. Татьяна Викторовна прошлась по комнате, машинально поправила висевший косо щит с наклеенными фотографиями космонавтов и села за стол.

— Меня иногда охватывает отчаяние, — сказала она усталым голосом, не глядя на стоящих рядом преступниц. — Просто отчаяние. Месяц за месяцем, год за годом, на протяжении всей вашей школьной жизни вам пытаются вдолбить в голову какие-то самые элементарные понятия о девичьей чести, о девичьей гордости, о девичьем достоинстве… Об этом вам говорят родители, педагоги, об этом вы читаете… И вот! — Она постучала по столу согнутыми пальцами. — Как горох об стенку! Доживет такой оболтус в юбке до шестнадцати лет, уже воображает себя взрослой и умной, и вдруг откалывает такое, что просто диву даешься! Я тут ругала Лукина, но это уж так, из воспитательных соображений… Он-то виноват меньше вас обеих, уже потому хотя бы, что мальчишка. Вы старше его, понимаете вы это или нет?

Она посмотрела на Нику, потом на Ренату.

— Борташевич, кто из ваших родителей сейчас в Москве?

— Мама прилетает в воскресенье, — жалким голосом пролепетала та. — Вчера пришла телеграмма…

— Вот и прекрасно. Скажите своей маме, что в понедельник я ее хочу видеть.

— Татьяна Викторовна!

— Пусть зайдет к концу рабочего дня, я буду в школе часов до шести.

— Татьяна Викторовна, ну миленькая, — умоляюще затараторила Ренка, — ну не надо, ну зачем ее сразу так огорчать, она ведь полгода была в экспедиции…

— Вот этого я тоже не могу понять, зачем вам понадобилось встретить ее таким подарком. Можете идти. А вы останьтесь, Ратманова.

Выждав, пока закроется дверь, Татьяна Викторовна встала, подошла к Нике и взяла ее за плечо.

— Ну? — спросила она. — Что с тобой происходит?

Ника быстро взглянула ей в глаза и снова отвела взгляд.

— Ничего, — ответила она негромко после паузы.