Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

Нет, сейчас бессмысленно ломать голову над этим вопросом, если он хочет сохранить ее ясной и способной к трезвым размышлениям. Нужно просто взять себя в руки и дождаться завтрашнего утра.

Взять себя в руки оказалось не так просто. Внешне Игнатьев был спокоен — он не налетал на прохожих, не разговаривал сам с собой; расспросив дорогу, вышел переулками к станции метро, приехал в центр, зашел побриться, позавтракал, позвонил приятелю и договорился о ночлеге. Потом просто бродил по улицам, прикуривая сигарету от сигареты. Лавки букинистов были закрыты, он посмотрел в маленьком душном кинотеатрике совершенно идиотский фильм, снова ходил, пока ноги не налились чугунной усталостью, и наконец, пообедав в какой-то забегаловке, поехал в Лефортово к Сашке Демидову. Утро вечера мудренее.

И действительно, утром он узнал если не все, то, во всяком случае, самое существенное. Ники, правда, в школе не было, зато Татьяне Викторовне Болховитиновой объяснять ничего не пришлось.

— Я догадываюсь, — сказала она, когда Игнатьев представился и начал было излагать цель своего прихода. — Это вы руководили экспедицией, где Вероника работала летом?

— Отрядом, — уточнил он машинально. — Только отрядом.

— Да, да. Я о вас слышала от нее. Вы, вероятно, приехали узнать…

— Да, я… Ника мне позвонила — позавчера вечером, но ничего толком…

— Вчера я получила ее письмо, она отправила его в субботу, перед отъездом.

— Значит, она действительно… уехала? — охрипшим вдруг голосом спросил Игнатьев. — Но почему? И куда?

— Куда — я еще не знаю, но это можно выяснить, — сказала преподавательница. — А вот что касается «почему»… как бы вам сказать. Ну, в общем, Ника уехала по семейным делам.

— Татьяна Викторовна, — помолчав, сказал Игнатьев. — Я понимаю, вы не можете быть слишком откровенны с незнакомым человеком… тем более когда речь идет о чужих семейных делах. Но поверьте, что все, касающееся Ники Ратмановой, для меня важно.

— Я понимаю, но… Словом, пока могу сказать вам только одно. У Ники есть старший брат, который живет отдельно от семьи. К нему она и уехала.

— Без ведома родителей?

— Да. Но родителям я уже сообщила.

Игнатьев помолчал, разглядывая пластиковое покрытие пола.

— Вы можете мне показать ее письмо? — спросил он.

— Я оставила его дома. Оно совсем короткое: Ника пишет, что накануне говорила по телефону с сестрой, которая живет в Новосибирске, и та дала ей адрес брата…

— Ч-черт! — воскликнул Игнатьев, ударив себя по лбу. — Ведь у меня же есть ее телефон! Разумеется, она должна быть в курсе всего!

— Вы знаете сестру Вероники?

— Ну да, они же вместе были в Крыму… Но какой идиот — уже вчера утром мог позвонить в Новосибирск, ведь я сутки болтаюсь в Москве…

— Позвоните сегодня. Ну, а что вы намерены делать дальше?

— Как — что? Узнаю адрес и поеду туда.

— Прямо сразу? — подумав, спросила Татьяна Викторовна.

— Конечно! А вы считаете…

— Я бы, пожалуй… выждала день-другой. Мне кажется, так будет лучше, Дмитрий Павлович. Девочке нужно дать время в чем-то разобраться самой… вы понимаете? Тем более, если уж говорить откровенно, вряд ли ей будет приятно ваше присутствие там… хотя бы в эти первые дни. Насколько я догадываюсь, у Ники отношение к вам не просто дружеское… а в таких случаях, Дмитрий Павлович, потребность в душевной откровенности часто сочетается с повышенной ранимостью и… ну, условно назовем это стыдливостью. Вы понимаете, что я хочу сказать? Выждите еще день-другой, а потом поезжайте. С родителями Ники вы уже знакомы?

— Нет.

— Отложите и это. Сейчас, как вы понимаете, просто не время. Что вы должны сделать в первую очередь, так это позвонить в Новосибирск. Вот если бы ее сестра смогла немедленно вылететь к ней… Или пусть хотя бы попытается связаться по телефону.