Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

— Ты знаешь, ты лучше не пей больше, — сказала она вполголоса, когда они с Никой вышли в коридор. — Гадость такая этот «три семерки», я его терпеть не выношу, и голова после болит… А насчет того, что Славка сказал, так он прав, знаешь… Ты только не подумай, что мы это из-за того, что у нас жилплощадь маленькая, нам-то что — и в общежитии приходилось…

На кухне, подождав, пока ушла соседка, Ника сказала:

— Галочка, я прекрасно знаю, что вы не из корыстных соображений советуете мне возвращаться. Этого ты мне можешь не объяснять. Я другого не понимаю — ты вот сама, ты могла бы вернуться, если бы узнала такое о своей матери?

— А чего? — Галя пожала плечами. — Вернулась бы, ясно. Ну, может, не сразу… А ты сразу и не возвращайся — в Москву приедешь, поживи где у подруги, или комнату можно снять на месяц-другой. А за месяц все, глядишь, и перемелется. Мать это все ж таки мать, чего бы ты про нее ни узнала…

— Вот с этим я не могу согласиться, — возразила Ника упрямо. — Есть вещи, которые забыть невозможно!

— Славка же забыл? А ему-то было больнее.

— Жить с нами, однако, он не захотел. Или ты считаешь, что он должен был приехать и жить как ни в чем не бывало?

— Нет, тогда он не мог, ясно. Это я сейчас говорю — «забыл», а тогда-то иначе было! Я когда узнала все это дело — мы со Славкой познакомились, он уже с армии пришел, — я тоже ох и злая была на Елену Львовну! Поверишь, в «Комсомолку» даже хотела написать, чтобы все узнали, какие бывают матери… ну, спасибо, девчата с общежития отсоветовали. Чего, говорят, ее теперь добивать… она уже тем наказанная, что сын с ней и повидаться не захотел. Тоже верно, а скажешь, нет? Главное дело, Верочка, не нам ее судить, понимаешь…

— «Не судите, да не судимы»?.. Я и не собираюсь никого судить. Но того, как мама поступила тогда со Славой, забыть нельзя. В Москву я, вероятно, вернусь, это другое дело. А этих рассуждений — «не нам судить» — этого я никогда не понимала!

— Ты молоденькая еще, — примирительно сказала Галя. — Поймешь после…

ГЛАВА 5

На другой день, в воскресенье, она провожала Игнатьева в Свердловском аэропорту. Погода была скверная, пуржило, московский рейс задерживался почти на два часа; Ника сперва обрадовалась возможности побыть вместе лишнее время, но потом ей стало так тяжело, что она уже хотела, чтобы Игнатьев поскорее улетел, не мучил ее больше своим присутствием. Хотя и понимала, что будет тосковать, вспоминать каждую из этих минут, как только он улетит…

— Тебе обязательно быть на работе завтра? — спросила она, не глядя на него, машинально помешивая остывший кофе. — Успеешь?

— Думаю, что да. Мне бы добраться до Москвы часам к восьми — побываю у твоих и сразу на вокзал…

— Дима, — сказала она, помолчав. — Ты скажи… там… чтобы не было никаких разговоров. Понимаешь? Я ничего не хочу выяснять, и вообще… Если они начнут на эту тему, я просто не вынесу…

Она подумала, что неизвестно еще, вынесет ли жизнь дома и без всяких разговоров, она не совсем представляла себе, как это теперь будет — не касаться этой темы, делать вид, что ничего не случилось… Она знала, что это будет мучительно, но другого выхода не было. Вот разве что… разве что он предложил бы ей ехать с ним в Ленинград? Если бы он догадался…

А он сидел напротив, курил, смотрел сквозь стеклянную стену на затянутое белесой мглой летное поле, на ползающие по нему снегоуборочные машины и думал о том же, что и Ника. Он думал, что жить дома ей будет невыносимо, но другого выхода нет — разве что… Нет, этот выход казался невозможным. Хотя именно такой вариант подсказал ему сам Ратманов и хотя Ника, возможно, согласилась бы, предложи он ей. Согласилась бы, потому что сейчас это было бы действительно выходом. Но вправе ли он…