Горменгаст (переводчик Ильин) - Пик Мервин (2014)

– Вы меня изумляете, – сказал слуге Доктор. – Не удивительно, что вы и готовите плохо. Прочь, любезный, прочь! Сыщите нам другое животное, да постарайтесь, во имя любви к млекопитающим, снова не напутать с полом! Иногда просто диву даешься, что же это за мир, в котором нам приходится жить, – клянусь всеми первоосновами, просто диву даешься!

Слуга удалился.

– Прюнскваллор, – произнесла Графиня, уже отошедшая к окну и глядевшая теперь во двор.

– Мадам? – откликнулся Доктор.

– У меня тяжело на сердце, Прюнскваллор.

– На сердце, мадам?

– На сердце и на душе.

Она вернулась к креслу, уселась заново и, как прежде, свесила руки по сторонам.

– В каком смысле, ваша светлость? – В голосе Прюнскваллора не осталось и следа пустой игривости.

– В замке неладно, – ответила она. – Не знаю, где именно. Но неладно.

Она смотрела на Доктора.

– Неладно? – наконец отозвался он. – Вы подразумеваете некое влияние – некое дурное влияние, мадам?

– Наверняка не знаю. Но что-то переменилось. Я это чувствую нутром. Завелся тут у нас некто.

– Некто?

– Враг. Человек или призрак – не знаю. Но враг. Понимаете?

– Понимаю, – ответил Доктор. Желанье шутить покинуло его окончательно. Он наклонился вперед. – Это не призрак, – сказал он. – Призракам не присуще стремление к бунту.

– К бунту! – громко произнесла Графиня. – К какому бунту?

– Понятия не имею. Но что же еще, мадам, могли б вы почувствовать, как вы изволили выразиться, нутром?

– Да, но кто здесь осмелится бунтовать? – прошептала Графиня, словно обращаясь к себе самой. – Кто осмелится?.. – И помолчав: – А сами вы кого-нибудь подозреваете?

– У меня нет доказательств. Но я поищу их. Ибо, клянусь ангелами небесными, раз уж вы заговорили об этом, значит в замок вселилось зло, ошибки быть не может.

– Хуже, – отозвалась Графиня, – хуже, чем зло. Измена. Она глубоко вдохнула и произнесла, очень медленно: – …и я сокрушу врага, истреблю – не только ради Титуса и его покойного отца, но больше того – ради Горменгаста.

– Вы говорите о вашем покойном муже, мадам, о высокочтимом лорде Сепулькревии. Но где же его останки, если он действительно умер?

– Не только это, любезный, не только! Что знаем мы о пожаре, погубившем его блестящий ум? Что знаем мы о пожаре, в котором, если бы не юный Стирпайк… – Она угрюмо примолкла.

– И что знаем мы о самоубийстве его сестер, об исчезновении главного повара в одну ночь с его светлостью, вашим мужем – все за один год, или чуть больше, – и о сотнях происшедших с тех пор отклонений от правил и странных событий? Что стоит за всем этим? Клянусь всей и всяческой иллюзорностью, мадам, у вас нелегко на сердце вовсе не без причины.

– А есть еще Титус, – сказала Графиня.

– Есть еще Титус, – быстрым эхо откликнулся Доктор.

– Сколько ему сейчас?

– Без малого восемь. – Брови Прюнскваллора приподнялись. – Вы с ним не видитесь?

– Вижу его из окна, – ответила Графиня, – когда он скачет вдоль Южной Стены.

– Вам следует встречаться с ним, ваша светлость, хотя бы время от времени, – сказал Доктор. – Клянусь материнством, вам следовало бы почаще видеться с сыном.

Графиня взглянула на Доктора, но ответ, который она могла б ему дать, навсегда отменили стук в дверь и новое явление слуги – на сей раз, с козой.

– Отпустите ее! – сказала Графиня.

Белая козочка подбежала к ней, словно притянутая магнитом.

– Кувшин у вас найдется? – спросила у Прюнскваллора Графиня.

Доктор повернулся к двери.

– Принесите кувшин, – сказал он в спину уходящему слуге.