Горменгаст (переводчик Ильин) - Пик Мервин (2014)

Девочка снова взглянула на выход, но лишь на секунду, а затем подхватила рубашку и подержала ее перед собою в вытянутых руках. Дождевая вода потекла со складок на пол, и Та, смяв рубашку, принялась с неожиданной силой выжимать ее, потом расстелила по полу и осмотрела еще раз, наклоняя, как птица, лишенное выражения лицо то в одну, то в другую сторону.

Титусу, все тело которого уже затекло в напряженной позе, пришлось прилечь, чтобы дать отдых рукам и расправить ноги. Когда он опять приподнялся, опираясь на локоть, Та уже отошла от рубашки и стояла у выхода. Титус понимал, что не сможет вечно оставаться в укрытии. Рано или поздно придется объявиться – он почти уж поднялся, решив махнуть рукой на последствия, когда сверкнувшая молния показала ему силуэт Той, черный на фоне блистания, – спина выгнута, голова закинута назад, – она ловила губами ослепительно яркий поток дождя, падавшего, золотясь, как сама молния, прямо в ее разинутый рот. На долю секунды она обратилась в фигурку из черной бумаги с тщательно вырезанным контуром головы, со ртом, раскрытым так, словно он готов выпить все небо.

И следом снова рухнула тьма, и Титус увидел, как Та появилась из мрака, приближаясь к углям костра и становясь все яснее различимой. Видимо, рубашка зачаровала девочку, потому что, дойдя до нее, Та остановилась и принялась разглядывать эту одежку то под одним, то под другим углом. В конце концов, она подняла рубашку с пола, натянула через голову и, просунув руки в рукава, замерла, похожая на девчушку в ночной сорочке.

Представление Титуса о Той металось из одной крайности в другую, и теперь он, едва ли понимая, кто же она – лягушка, змея или газель, – оказался бессилен впитать в себя причудливое преображение, результат которого замер в нескольких шагах от него.

Он знал лишь одно: девочка, которую он так пылко искал, стоит сейчас рядом с ним, в пещере, укрывшись, как и он, от грозы, стоит, точно ребенок, оглядывая рубашку, мокрые складки которой достают ей почти до лодыжек.

И Титус забыл о ее дикости. Забыл, что она ничего не знает. Забыл о ее быстроте, о примитивности натуры. Сейчас он видел в ней только покой. Только обманчивое изящество склоненной головы. И видя лишь это, он отвел в сторону папоротники и встал.

II

Внезапное появление Титуса отозвалось в Той всплеском такого неистовства, что Титус невольно отступил на шаг. Как ни стесняла ее новая одежда, она метнулась в тот угол пещеры, где пол покрывали осыпавшиеся камни, единым духом подхватила один и с яростной быстротой метнула в Титуса. Он отдернул голову, и все же зазубристый камень больно резанул по скуле, разодрав кожу так, что кровь потекла по шее.

Боль и изумление, осветившие его лицо, составили резкий контраст ее непроницаемым чертам. Но при этом тело Титуса сохраняло покой, а ее пребывало в непрестанном движении.

Она взлетела по неровной стене и запорхала с полки на полку, пытаясь описать по стене, прямо под сводом, неровный круг. Титус стоял между нею и выходом, так что она перепорхнула туда, откуда смогла бы броситься поверх его головы и упасть на пол поближе к грозе – а стало быть, и к свободе.

Но Титус, вовремя сообразив, что задумала Та, отступил ко входу в тоннель, отрезав ей путь к бегству. При этом он еще мог ясно видеть ее. Поняв, что план ее сорвался, Та взлетела на одну из самых верхних полок, где успела уже побывать, и с нее, расположенной в двенадцати футах над Титусом, просунув голову сквозь свисавшие с потолка папоротники, уставилась на него: крапчатое лицо ее не выражало ничего, однако голова все время покачивалась из стороны в сторону, как у гадюки.

Камень, попавший в Титуса, выбил из него всякое преклонение перед Той. Он разозлился, а страху перед нею в нем поубавилось – и не потому, что она не была опасной, а из-за того, что прибегла к такому заурядному средству ведения боя, как швырянье камнями. Средство это делало ее отчасти понятной.