Горменгаст (переводчик Ильин) - Пик Мервин (2014)

Доктор закрыл глаза. Он почти не сознавал того, что происходит вокруг. В голове его все плыло, однако, услышав приветствие, обращенное к нему с подобия челна, шедшего на веслах навстречу плоту с другого конца бальной залы, Доктор разлепил веки.

И действительно, к нему приближался челнок – длинный, нелепый, явно сооруженный людьми, которые им ныне правили, поскольку Резчики ни за что бы не позволили подобному изделию покинуть их мастерские. На корме, держа руку на румпеле, сидел Перч-Призм, бывший, надо полагать, за капитана. Пребывавшие в различных градусах уныния, облаченные в черные мантии члены его команды сидели в затылок один другому, отгребаясь вместо весел учеными шапочками. Им явно не нравилось, что видеть, куда направляется челн, они не могут, им явно казалось обидным капитанство Перч-Призма и его проистекающая из капитанства власть над их продвижением по воде. Однако капитаном Перч-Призма назначил Кличбор и он же приказал (Кличбору и не снилось, что кому-то взбредет в голову этот приказ выполнять), чтобы его подчиненные занялись патрулированием водных путей. Занятия в школе стали, разумеется, невозможными: ученики проводили теперь, когда дождь прекратился, большую часть времени, прыгая и ныряя – с зубчатых стен, стрельниц, арочных контрфорсов, верхушек башен, в общем, с любого удобного места – в глубокую чистую воду, вплывая, словно лягушачья орда, в окна и выплывая из них на широкий простор разлива, и визгливые вопли их неслись отовсюду, издалека и сблизи.

Так что от ученых обязанностей Профессора были свободны. Заняться им было в сущности нечем – разве лишь тосковать по прежним дням да поддразнивать друг друга, пока поддразнивание не становилось нудным и желчным, и все они не погружались в молчание, потому что никаких сколько-нибудь оригинальных замечаний о наводнении никому в голову не приходило.

Опус Трематод, кормовой гребец, мрачно размышлял о поглощенном наводнением кресле – кресле, которое он обживал больше сорока лет, опоре его существования, грязной, заплесневелой, уродливой и насущно необходимой, о знаменитой, сгинувшей навек «Трематодовой Люльке» из Профессорской Комнаты.

За ним восседал в челноке Фланнелькот, худший из когда-либо существовавших на свете гребцов. В хмурости и немногословности его ничего нового не было. Если Трематода донимали мысли о гибели кресла, то Фланнелькота – о бренности всего вообще, и предавался он таковым уже давно – столько, сколько его помнили. На собственный взгляд, как и на взгляд всех остальных, он вечно был жалким неудачником, поэтому нынешнее наводнение представлялось ему, так долго вникавшему мыслью во всяческие глубины, лишь ничего не значащим эпизодом.

Мулжар, с которым Перч-Призму было справляться трудней, чем с другими, возвышался толстошеей, вспыльчивой тушей, сразу за жалким Фланнелькотом, коему, казалось, постоянно грозила опасность, что Мулжар либо вопьется ему в затылок смахивающими на надгробные плиты зубищами, либо сорвет его с сиденья и швырнет над водами бальной залы. За Мулжаром сидел Цветрез, последний из Профессоров, готовых согласиться, будто молчание – лучшее, что им может выпасть на долю. Балабонство было источником его жизненных сил, однако теперь за спиною Мулжара сидела, вперясь взглядом в его широченную, мускулистую спину, лишь тень когда-то кипучего, пусть и пресноватого острослова.

Команда челнока дополнялась еще двумя только членами – Стригом и Вертлюгом. Не приходилось сомневаться, что прочие Профессора также разжились, где смогли, некими плавательными средствами или, подобно этим господам, соорудили их сами – или же попросту плюнули на распоряженье Кличбора и сидели себе на одном из верхних этажей.