Пусть они хранят тех, кто был рядом со мной в те суровые дни, кто сражался и страдал рядом со мной, кто так отчаянно надеялся вместе со мной и, в конце концов, навсегда остался там, на бескрайних просторах русской степи.

И молись, чтобы полет твой проходил не зимой.

Марк, 13: 18

Глава 1

19 декабря

В этих записках повествуется о конце 35-го армейского корпуса, одного из трех корпусов итальянской армии, воевавших в России[5], который до начала лета 1942 года был единственным итальянским корпусом на русском фронте[6]. Та же судьба впоследствии постигла и два других корпуса, а также некоторые немецкие части, находившиеся вместе с нами на этом участке фронта.

* * *

До начала декабря жизнь на берегах Дона казалась нам вполне терпимой. Даже когда великая русская река полностью замерзла, жизнь продолжала идти своим чередом. Периодически то там, то здесь возникали вялые перестрелки, временами включалась артиллерия, по ночам противник иногда устраивал внезапные вылазки.

Но к середине декабря разрозненные ночные атаки стали значительно интенсивнее, зачастую переходя в короткие яростные баталии. Мы начали понимать, что русские готовят массированное наступление.

35-й армейский корпус располагался на берегу реки. Он состоял из следующих подразделений: 298-я немецкая дивизия на левом фланге, Пасубио – в центре и Торино – на правом фланге[7]. Мы, офицеры, знали, что участок, занимаемый Пасубио, имеет длину 35 километров, и считали, что так же обстоят дела и у двух других дивизий.

30-я армейская артиллерийская бригада, в которой я служил, состояла из трех батальонов (60, 61 и 62). У нас были старые орудия 105/32, повидавшие еще Первую мировую войну, а также достаточно современные орудия: 149/40 и 210/22.

В то время я был главным офицером наблюдения 61-го артиллерийского батальона 80-го пехотного полка Пасубио в местечке Абросимово на Дону. Наши предположения о готовящемся наступлении русских постоянно находили подтверждение. Изрядно потрепанная белорусская дивизия, расположенная напротив нас, внезапно была заменена свежей частью, состоящей сплошь из новобранцев – узбеков и татар. Очень скоро в нашем расположении появились и первые перебежчики. Они в один голос говорили о готовящемся грандиозном наступлении3. Это были маленькие узкоглазые человечки с желтыми морщинистыми лицами. Потомки монголов из Золотой Орды Чингисхана, они с трудом подчинялись жесточайшей дисциплине, которой требовали их русские командиры. На допросе один из дезертиров рассказал, в доказательство продемонстрировав шрамы, что «товарищ офицер» обычно, вместо того чтобы окликнуть солдата по имени, подходил и хлестал его по лицу. Они были плохо одеты и вооружены, видимо, их считали не чем иным, как пушечным мясом, то есть материалом, не обладающим какой бы то ни было ценностью. У них даже не было гимнастерок, поэтому многие, чтобы защитить себя от холода, запихивали под подкладку шинелей сено. Перспектива попасть в плен к таким людям вряд ли могла показаться привлекательной.

Впоследствии мы получили команду из штаба быть наготове. Однако, несмотря на явно превосходящие нас по численности силы противника, никто и не думал о соответствующем подкреплении. На помощь прибыл только сборный немецкий батальон и несколько измученных чернорубашечников. Было очевидно, что у высшего командования отсутствуют резервы. К тому времени они уже сгинули в горниле Сталинграда.

В местах, где наши линии укреплений отклонялись от берега реки, несколько вражеских рот ночью переправились через Дон и окопались в низинах на ничейной земле.