Европейцы - Джеймс Генри (1979)

Придвинув поближе к Шарлотте стул, Феликс сел, улыбаясь, по своему обыкновению, но сначала ни слова не говоря. Задержав в воздухе иглу, Шарлотта смотрела на него с тем робким и трепещущим видом, который появлялся у нее всякий раз, как к ней приближался ее иностранный кузен. Было в нем что-то, удесятерявшее скромность Шарлотты, ее застенчивость; если бы это зависело только от нее, она предпочла бы никогда не оставаться с ним наедине; и в самом деле, знал бы ее иностранный кузен, которого она, между прочим, считала человеком в высшей степени незаурядным, блестящим, доброжелательным, – знал бы он, к каким она прибегала боязливым ухищрениям, чтобы, упаси бог, не оказаться с ним tête-à-tête. Бедняжка Шарлотта вряд ли могла бы объяснить, чем это вызвано, не погрешив против себя или своего кузена; единственное, что она могла бы сказать – вернее, чего она в жизни бы не сказала, – что в таком слишком уж мужском обществе ей не по себе. Поэтому она не испытала успокоения, когда Феликс, сияя восторгом, еще больше подчеркивавшим смысл его слов, начал:

– Моя дорогая кузина, какое счастье, что я застал вас одну.

– Я очень часто сижу одна, – заметила Шарлотта и тут же добавила: – Но я не чувствую себя от этого одинокой.

– Такая умная женщина, как вы, не может чувствовать себя одинокой, – сказал Феликс, – ведь с ней всегда ее верный друг, ее прекрасная работа. – И он бросил взгляд на большую комнатную туфлю.

– Я люблю работать, – сказала Шарлотта просто.

– И я тоже, – заявил ее собеседник. – Правда, я люблю и побездельничать, но к вам я пришел не от безделья. Мне надо сказать вам одну важную вещь.

– Ну конечно, – пробормотала Шарлотта, – если вам надо…

– Моя дорогая кузина, – сказал Феликс. – Я не собираюсь говорить ничего такого, что не предназначено для ушей молодой леди. По крайней мере, так мне кажется. Впрочем, voyons [63] , предоставляю судить об этом вам. Я без памяти влюблен.

– Но Феликс… – начала Шарлотта Уэнтуорт очень сдержанно. Однако именно ее сдержанность и не позволила ей докончить фразу.

– Я влюблен в вашу сестру, влюблен без памяти, Шарлотта, без памяти! – продолжал молодой человек. Шарлотта опустила на колени вышивание и, положив поверх него свои сжатые руки, сидела, не поднимая глаз. – Одним словом, моя дорогая кузина, я влюблен, – сказал Феликс. – И я хочу, чтобы вы мне помогли.

– Помогла вам? – спросила дрожащим голосом Шарлотта.

– Я не имею в виду вашу сестру, с ней мы прекрасно друг друга понимаем; о, какой у нее дар понимания! Я имею в виду вашего отца и вообще всех, в том числе и мистера Брэнда.

– Бедный мистер Брэнд! – сказала медленно и с такой искренностью Шарлотта, что Феликсу сразу стало ясно: молодой священник не посвятил ее в их недавний разговор.

– Полно вам говорить «бедный мистер Брэнд»! Мне совсем не жаль мистера Брэнда. Мне жаль немного вашего отца; я не хотел бы его ничем огорчить. Поэтому я и прошу вас похлопотать за меня. Как по-вашему, я выгляжу не слишком неприглядно?

– Неприглядно?! – ахнула Шарлотта, в глазах которой Феликс был олицетворением всего, что есть в джентльменах изысканного и блестящего.

– Я говорю не про свой внешний вид, – сказал, рассмеявшись, Феликс, поскольку Шарлотта упорно смотрела на его ботинки. – Я говорю про свое поведение. Как по-вашему, я не нарушил законы гостеприимства?

– Тем… тем, что полюбили Гертруду? – спросила Шарлотта.

– Тем, что я объяснился. Потому что объяснение состоялось, Шарлотта; я не хочу ничего от вас скрывать… Оно состоялось. Конечно, я хочу на ней жениться, в этом-то вся и трудность. Я держался сколько мог; но она так пленительна! Она очень необычна, Шарлотта, я не думаю, что вы ее на самом деле знаете. – (Шарлотта снова взялась за вышивание и тут же снова его отложила.) – Мне известно, что ваш отец мечтал о лучшей для нее партии, – продолжал Феликс. – И наверное, вы разделяли его мечты. Вы хотели выдать ее замуж за мистера Брэнда.