Нормандцы в Сицилии - Джон Джулиус Норвич (2005)

Когда вести о восстании достигли Константинополя, император Михаил угасал. Из-за его эпилепсии пришлось расположить трон таким образом, чтобы можно было задернуть пурпурные занавески в любой момент, если начнется неожиданный припадок. Свои последние силы император отдавал аскезе и благотворительности – в особенности приюту для раскаявшихся проституток, который он незадолго перед тем основал в столице. Его брат Орфанотропос, однако, действовал быстро и назначил катапаном способного молодого военачальника Михаила Дукеяна с приказом восстановить порядок в Апулии любой ценой. Дукеян сразу же отправился в путь и, собрав всех имевшихся в наличии людей, сумел к концу 1040 г. притушить, но не погасить полностью пламя бунта. Он был энергичным и изобретательным человеком и, если бы не одна ошибка, мог бы восстановить власть Византии. Но из-за своей ошибки он навсегда лишил Византию такой возможности.

Вскоре по прибытии новый катапан решил нанести визит в Сицилию – вероятно, для того, чтобы ускорить отправку греческих соединений, чья помощь срочно требовалась в Апулии. На обратном пути – а он, вероятно, плыл на корабле, направлявшемся в Салерно, – он встретил Ардуйна, который возвращался вместе с нормандцами ко двору Гвемара. С самого начала между Ардуйном и Михаилом установились прекрасные отношения. Ардуйн в совершенстве говорил по-гречески; он был опытным воином и мог привести с собой отряд нормандцев; его недавняя ссора с разжалованным Маниаком также свидетельствовала в его пользу. В результате катапан назначил Ардуйна, лангобарда, комендантом Мельфи, одной из главных горных крепостей на границе византийских владений.

Если бы Дукеян знал, что он делает! Его легковерие оказалось гибельным, но не стоит слишком осуждать его за это. В Мельфи требовался опытный и храбрый военачальник, а такого нелегко было найти среди итальянских греков. У Ардуйна имелся прекрасный послужной список, и в прошлом он доблестно сражался за дело Византии. Его отъезд с Сицилии нельзя было поставить ему в вину, естественно, что он не стал бы служить под началом Маниака после того, что произошло под Сиракузами. По языку и культуре он больше походил на грека, чем многие греки, а его лангобардское происхождение еще не давало повода сомневаться в его верности; лангобарды часто занимали высокие посты в Капитанате. Помимо всего прочего, положение было критическим, и Дукеян не мог слишком долго разбираться. Он не представлял себе, как жестоко его обманут.

О соображениях, которыми руководствовался Ардуйн, можно только догадываться. Честолюбие определенно играло главную роль. Он был лангобардом. Лангобарды бунтовали. Ему выпал шанс в этом поучаствовать, и он ухватился за него. Возможность командовать тремя сотнями бесстрашных нормандских рыцарей в победоносной военной кампании вскружила ему голову, и он знал, что эти рыцари, если дело будет для них стоящим, готовы вновь идти в бой под его командой. Его вмешательство в ход апулийского восстания могло оказаться решающим для судеб его соотечественников, томившихся под византийским игом. Кроме того, он еще не изжил обиду на Маниака и хотел отомстить грекам. Соответственно, оказавшись в Мельфи, он начал постепенно склонять местных жителей на свою сторону. Аматус пишет об этом с искренним восхищением:

«Он часто устраивал пиры, на которые приглашал на равных и благородных, и низкорожденных, предлагая им отборные мясные блюда; а пока они ели, говорил с ними по-доброму… сочувствуя тем горестям, которые им причиняли их греческие властители, и обидам, которые претерпели их жены… Ах, как хитроумно он настраивал знать и народ против тех, кто плохо с ними обращался!»