Негодяи (сборник) - Гиллиан Флинн, Джордж Р. Р. Мартин, Джо Аберкромби, Нил Гейман, Уолтер Уильямс, Дэниел Абрахам, Лиза Татл, Майкл Суэнвик, Мэтью Хьюз, Скотт Линч, Филлис Эйзенштейн, Патрик Ротфусс, Брэдли Дентон, Гарт Никс, Джо Р. Лансдейл, Дэвид Болл, Керри Вон, Конни Уиллис, Пол Корнелл, Стивен Сейлор, Чери Прист (2015)

– «Сладкие Девушки» заболели, – сказал он.

– Кто? – переспросил я.

– Певицы, что госпелы поют, я же говорил, – сказал старый чревовещатель, подходя к нам. – Памперсы для взрослых скомкались, вот и выйти не могут. Или услышали, что выйдет петь молодая девушка, и решили слить. Знаю, они здесь. Я их видел, этих самодовольных задниц.

– Хватит уже, – сказал коротышка.

– Простите, – сказал чревовещатель и заковылял обратно к табурету.

Я думал о других вещах и не заметил молодой девушки, на самом деле. Но вроде бы вспомнил, что она исполняет песню Пэтси Клайн, и неплохо.

– «Сладкие Сестры» сказали, что заболели, – повторил коротышка.

– Обе сразу? – спросил Леонард.

– Это случилось с ними внезапно, так что вы двое следующие.

– Ого, – сказал я.

Леонард схватил меня за локоть.

– Ладно тебе, я еще помню «Старый обветренный крест».

– Издеваешься? Мы действительно выйдем на сцену?

– Я пою в душе, – ответил Леонард. – Все сделаю, как надо.

– Вот черт.

Ну, мы вышли, и я тоже вспомнил старую песню. Я атеист, но хорошие госпелы мне нравятся, время от времени. Своего оркестра у нас не было, но местный знал мелодию, типа того, хотя я не помню, чтобы в ней было соло на тубе. И мы начали. Леонард пел хорошо, на самом деле очень даже. Я, типа, подпевал, когда он подымал руку, давая мне знак, но потом забыл слова и начал петь всякую ерунду.

– Уволен, – сказала мне старая леди в первом ряду, в кресле-каталке.

Леонард допевал, а я прищелкивал пальцами, пытаясь выглядеть круто. Будь у меня темные очки, я бы их скинул.

Когда мы более-менее закончили, все явно были счастливы, что мы уходим со сцены. Кто-то даже кинул в меня смятым бумажным стаканчиком, но промахнулся, обормот.

Мы вышли со сцены.

– Проклятье, Хэп, ты все запорол, – сказал Леонард. – Мы могли выиграть деньги. Вернее, я мог.

– Я не смог петь дуэтом, поскольку до сих пор мы ни разу не пели вместе. Да и вообще выходить на сцену не собирался.

– А я вот всегда хотел.

– Ты пел отлично, только не думай, что это станет твоей второй работой, – сказал я.

– Что до тебя, так тебе нечего и думать о такой. Ладно, посмотрим, сможем ли найти Тилли.

– Если она жива.

– Она жива, и они за все это заплатят. А если она мертва, то заплатят с процентами.

Тилли мне не особенно нравилась, но мне нравилась Бретт. А Бретт называла Тилли согнутой веточкой. «Хэп, она согнутая веточка. Согнутая, но не сломавшаяся, – говорила она. – Она может выдержать бурю и остаться целой».

Но до сих пор она была посреди бури, как я понимал, и если информация правильна, то она этого не заслужила. Это даже хуже того, что следовало бы делать с политиками.

Мы двинулись к лестнице с той стороны, где вышли со сцены, рядом с мальчиками из хора. Стоящий рядом мужчина показал в сторону выхода. Упитанный парень в линялом лиловом костюме из синтетики, достойном музея.

– Плохо было, парни, – сказал он. – Реально плохо.

Не обращая на него внимания, мы пошли к лестнице.

– Не сюда, – сказал он, хватая меня за рукав. Я стряхнул его руку и пошел дальше. Похоже, почти никто из присутствующих понятия не имел, что творится наверху, понятия не имел, что человек, заведующий «Евангельской Оперой», столь же преподобен, как лезвие тесака.

– Эти парни шутить не станут, – сказал тот, что хватал меня за рукав. Он имел в виду двоих парней у лестницы. Они шагнули вперед, один ко мне, второй – к Леонарду.

– Вы сюда не пойдете, – сказал мальчик-хорист, оказавшийся передо мной.