Он поглядел на деревню. На первый взгляд, война как-то миновала ее. Он увидел шпиль старой церкви и башню ратуши с часами позади него. Все выглядело совершенно мирно. Можно отправить солдат, чтобы они нашли то, что ему необходимо, но жители деревни наверняка давно и тщательно припрятали свое драгоценное сокровище. Времени на игру в прятки нет.

– Приведите деревенского священника, мэра и его семью, – приказал он унтерштурмфюреру.

– Яволь, штандартенфюрер.

– И двадцать пять жителей деревни, – добавил Бек.

Офицер уехал на грузовике с солдатами, а адъютант тем временем разложил походный стул и стол. Бек сел за стол с бутылкой вина в руке и повернулся лицом к солнцу, наслаждаясь теплом.

Грузовик вскоре вернулся и остановился неподалеку от Бека, который потягивал вино. Солдаты выкрикивали приказы, выталкивая из грузовика жителей деревни. Женщины, дети и старики. Священника, мэра, жену мэра, дочь мэра и маленького ребенка подвели к штандартенфюреру. Мэр, дородный мужчина с румяными щеками, священник, старый, худощавый и раздраженный.

– Я протестую, – начал мэр. – Мы люди мирные…

Солдат мгновенно ударил его в живот прикладом карабина. Мэр рухнул на колени и согнулся, судорожно дыша. Его начало тошнить.

– Неприятности не потребуются, если сделаете, как я скажу, – начал Бек. – Мне просто нужны несколько предметов из вашей церкви.

– Нашу церковь и так догола ободрали, – сказал священник. – Ничего ценного не осталось.

– Напротив, – сказал Бек. – Карраччи и Караваджо. Рени. Ланфранко.

Он улыбнулся.

– Память меня не обманывает? Подарки графа Красинского брату-епископу.

Дернувшееся лицо священника было единственным необходимым доказательством.

– Ваше превосходительство! – выпалил мэр с ярко-красным лицом. – Эти картины еще до войны были отправлены в Гдыню. Да, в Гдыню…

Он едва смог перевести дыхание.

– Помогите мне, святой отец, – сказал Бек священнику. – Вы наверняка помните. За декоративной стеной в крипте или под аккуратно сложенной кучей булыжника? Без сомнения, обыск даст результат. Наверняка где-то рядом с реликварием, подозреваю.

Бек отпил вина.

– Который, кстати, я тоже заберу, но можете оставить себе его содержимое. Палец святого Вараввы, если я не ошибаюсь? Или, может, ребро Ядвиги, или волос Казимира, или палец ноги Саркандера? Простите, но я не могу помнить все подробности. И подумать не могу, чтобы лишить подобную драгоценную реликвию вашего почитания.

Бек поглядел на часы.

– Но, боюсь, у меня очень мало времени. Большевики наступают.

– Мы не можем отдать то, чем не обладаем, – сказал священник.

– Что ж, хорошо, – сказал Бек, вставая и сбрасывая кожаные перчатки на стол. Открыл кобуру и вынул свой «люгер». Выбрав в толпе старика, выстрелил в него. Рядом со стариком рухнула на колени женщина, подвывая от горя. Старик корчился в предсмертных конвульсиях. Бек пристрелил и женщину. Жители деревни заголосили. Солдаты Бека мгновенно окружили их, вскинув оружие на изготовку.

– Итак, святой отец? – спросил Бек. – Чем вы готовы пожертвовать, чтобы защитить несколько картин? Какова в вашей церкви цена холсту, масляной краске и паре побрякушек? Десяток жизней? Или все присутствующие? Или вы желаете сделать мучениками всю деревню?

Священник закрыл глаза и перекрестился, склонив голову в молитве. Бек приставил «люгер» к его виску. Священник вздрогнул от прикосновения горячего металла, но продолжил молитву. Оценив вероятность того, что только священнику известно, где спрятано желаемое, Бек убрал пистолет в кобуру и повернулся к стоящему на коленях мэру.

– Вы не представили меня своей семье, – сказал он, подходя к молодой женщине с ребенком. – Ваша возлюбленная дочь, как я понимаю?

Толстые щеки мэра задрожали от страха. Его дочь ахнула и отшатнулась, прижимая к себе ребенка. Младенец заплакал.