Любовь - Тони Моррисон (2003)

В тот день, когда она шла по улицам Силка, колючий ветер выхолодил воздух. И солнца хватало лишь на то, чтобы подтолкнуть столбик уличных термометров на несколько градусов выше точки замерзания[11]. У кромки воды образовалась тонкая наледь, а вдали от океана теснящиеся друг к другу дома на Монарх-стрит по-щенячьи поскуливали. Ледяная корка днем поблескивала, а в вечерних сумерках становилась незаметной, отчего на обледеневшем тротуаре даже уверенно шагающая молодая девушка чуть не поскальзывалась – а что уж говорить о прихрамывающих пешеходах постарше. Ей бы наклонить голову и зажмурить глаза, спасаясь от пронизывающего ветра, но она оказалась в этом районе впервые и поэтому внимательно оглядывала каждый дом, ища глазами адрес, указанный в объявлении: «Монарх-стрит, дом 1». Наконец она свернула на подъездную дорожку, где Сэндлер Гиббонс, стоя в дверях своего гаража, вскрывал новенький мешок антиобледенительной соли «Айс-офф». Он запомнит стук ее каблуков о бетонку, когда она направилась к нему, и изгиб ее бедра, когда она встала перед ним, и похожий на спелую дыню солнечный диск у нее над головой, и яркий отсвет лампочки на лице. Он запомнит ее приятный голос: девушка спросила у него дорогу к дому, где жили две женщины, которых он знал всю жизнь.

– Вы не ошиблись? – засомневался он, когда девушка назвала ему адрес.

Она достала из кармашка кожаного жакета клочок бумаги, сжала его пальцами (перчатка на ее руке отсутствовала), перечитала адрес и кивнула.

Сэндлер Гиббонс внимательно оглядел ноги девушки и заключил, что коленки и ляжки, едва прикрытые слишком короткой юбкой, должны были вконец закоченеть на таком холоде. Затем он подивился высоте ее каблуков и покрою укороченного кожаного жакета. Поначалу он решил, что на ней шапка – большая, пушистая, чтобы ушам и шее было тепло. Потом понял, что принял за шапку копну волос, сбитых ветром вперед, из-за чего он не сразу разглядел ее лицо. Эта девушка с точеной фигуркой выглядела милой, воспитанной и – потерянной.

– Женщины Коузи, – пробормотал он. – Вам нужен их дом. Но он уже давно не номер один. Вы только им не говорите. Вообще ничего им не говорите. У них дом 1410 или, может, 1401.

Теперь настал ее черед уточнить, не ошибается ли он.

– Слушайте, что я вам говорю! – раздраженно произнес Сэндлер Гиббонс и подумал: это я так из-за ветра, вон как хлещет по глазам. – Идите все время прямо. Вы их дом не пропустите, если не будете ворон считать. Большой такой, как церковь!

Она поблагодарила его, но не обернулась на его возглас вдогонку: «Или как тюрьма!»

Он и сам не понял, почему это выкрикнул. Наверное, потому, что думал в тот момент о своей жене. Она должна была вот-вот сойти с автобуса, и, осторожно ступая по скользкому тротуару, добрести до дорожки к гаражу. Тут уж ей не грозило падение, потому что – не зря же все соседи восхищались его предусмотрительностью и благоразумием! – он заранее подготовился к заморозкам и гололеду, притом что подобных климатических явлений в их краях сроду не было. А упоминание о «тюрьме» означало, что на самом деле его мысли вертелись вокруг Ромена, внука, который должен был вернуться из школы еще полтора часа назад. Парню всего четырнадцать, вымахал высоченный, мышцы уже налились, но в последнее время он ходит, отводя взгляд, словно что-то скрывает, и это заставляло Сэндлера нервно поглаживать свой большой палец всякий раз, когда паренек показывался ему на глаза. Они с Видой были рады, что мальчишка живет с ними и они могут позаботиться о его воспитании, пока их дочь и зять заняты делом. Мать – в армии, отец – в торговом флоте. Лучше чем ничего: ведь после закрытия консервного завода местным чернокожим предлагались только вакансии уборщиков (женщинам – уборка домов в Харборе, а мужчинам – вывоз придорожного мусора).