Наследницы - Кауи Вера (2002)

Все, что связывает тебя с Доминик, — это чувственное удовольствие. На все остальное ты ухитрялся закрывать глаза, «умывал руки» — как Понтий Пилат! Теперь мучайся. Ты всегда знал, что когда-нибудь придется расплачиваться. Какую же цену придется ему заплатить? Похоже, это будет стоить потери достоинства… Хотя нет, это скорее удар, нанесенный гордости. Что ж, разве он единственный, кто страдает из-за последствий безумной страсти? Ты знал, какова Доминик, но тебе было удобно этого не замечать. Хватит ныть, при чем тут любовь? Это классический пример сладострастия. Если бы ты любил ее, ты бы принимал ее всю — со всеми ее пороками. Несовершенства возлюбленной — часть ее натуры. Помнишь, «и буду любить ее, всему вопреки»? Если бы ты любил жену, ты бы сейчас был готов помочь ей, несмотря на то, что она впуталась в мошенничество, задуманное с размахом, в попытку убийства, несмотря на то, что она неверна тебе… Мир — штука весьма несовершенная, что же удивляться человеческому несовершенству, если к тому же оно было очевидно с самого начала?

За тебя думал твой пенис, продолжал Блэз иронизировать над собой. Рядом с нею какие еще мысли могли прийти в голову? Но ведь именно ты лучше многих мог бы понять, что к чему. Разве пример твоей матери в самом раннем детстве не показал тебе, что такое ложь и предательство? Тебя устраивала Доминик, потому что она никогда не претендовала на твой внутренний, эмоциональный мир, вас связывали чисто физические отношения.

К тому же кое о чем ты вообще предпочитаешь не вспоминать? Разве ты не помнишь, что она ответила на твою просьбу выйти за тебя замуж?

Она спросила, хочешь ли ты взять ее такую, как есть, помнишь? А ты сказал, что какая бы она ни была — именно ее ты хочешь больше всего в жизни. Тогда она предупредила тебя, что, если она окажется не тем, чем ты думаешь, будет поздно сожалеть. На что ты ответил дословно:

«Никто в здравом рассудке никогда не будет ни о чем сожалеть, если ты рядом».

Вот мы и дошли до сути, спокойно заключил он.

Наконец-то ты выразился точно. Ты уж точно не был в здравом рассудке. Почти все эти три года ты не был в здравом рассудке. А этот крепкий удар помог тебе прийти в себя, вот и все…

…Бенни занимался приготовлениями к транспортировке Ролло из Гонконга в Лондон. Кейт не слышала и не видела Блэза. Он знает, что я наделала, думала она, и он В ярости. Ей очень хотелось спросить Бенни, где Блэз, но она не решилась.

Кейт забрала вещи из гостиницы, и Джон Фон привез ее в клинику, откуда специально оборудованная машина «скорой помощи» доставила Ролло, всю необходимую аппаратуру, его врача, медсестру и саму Кейт на аэродром Кай Так, где уже дожидался огромный «боинг». За «скорой помощью» следовала машина с четырьмя крепкими охранниками-китайцами, а за ней — полицейский автомобиль. Пока выгружали носилки с Ролло, Бенни показал Кейт салон самолета.

— Мы убрали несколько сидений, чтобы могла встать кровать на колесиках и чтобы ее можно было прикрепить к полу. Вы долетите до Лондона без дозаправки. Баки заполнены горючим под завязку.

— Спасибо, мистер Фон. Вы сделали больше чем достаточно.

— Все называют меня Бенни.

— Хорошо, Бенни. Я действительно очень благодарна вам.

— Это миссис Чандлер велела сделать все для вас, чтобы вы не беспокоились.

Кейт отошла в сторону, чтобы не мешать подъему кровати, на которой лежал неподвижный Ролло. Застегивая ремень своего кресла, расположенного между переборками — так, что она могла смотреть в иллюминатор и на Ролло, Кейт увидела, как к самолету подъехала черная машина. Из нее вышел Блэз Чандлер. Он поднялся в самолет, и Кейт отметила про себя, что на этот раз он выглядит совершенно чужим, безупречно вежливым, но посторонним человеком. Кейт поняла, что эта его отчужденность явилась следствием ее звонка.

Блэз осведомился, довольна ли Кейт тем, как все устроено, она ответила благодарностью.