Горбун - Поль Феваль (1857)

– На все Божья воля! – с полным ртом смиренно бормотал брат Паспуаль, никогда не предававшийся, как чрезмерной радости, так и отчаянию.

– Забавно! – сказал Шеверни причину, когда Пейроль увел мастеров шпаги. – С каких таких пор ты пользуешься услугами подобных ископаемых?

Словно не слыша вопроса, Гонзаго сделал несколько неуверенных шагов к окну и невидящим взглядом в задумчивости уставился на ограду «собственного сада госпожи принцессы».

Все эти, сгруппировавшиеся вокруг, напрягали голоса, ибо каждому хотелось, чтобы принц их услышал. Они неустанно по любому поводу, соревнуясь друг с другом, пели ему дифирамбы. Все принадлежали к рафинированной когорте финансистов. Кто-то больше преуспел, кто-то меньше. В послужном списке каждого имелись профессиональные злоупотребления. Нет, они не являлись преступниками. Ни один из них не совершил ничего, что впрямую нарушало закон. Но у каждого было немного, как говорится «рыльце в пушку». Все они, от первого до последнего нуждались в Гонзаго: один по одной причине, другой по иной. Гонзаго являлся для них настоящим синьором и королем. Они тоже были ему нужны. Во – первых, потому что король без своего двора не король, а ему эта роль была по душе. Кроме того он любил их слабости, пороки, их проблемы. Его самолюбию льстило то, что он мог оказать своим приближенным помощь, поддержку, дать разумный совет, или одарить какой-нибудь другой милостью. Была впрочем, и еще одна причина, по которой Гонзаго нуждался во всех этих людях. Но в чем она заключалась, станет ясно из нашего дальнейшего повествования. Единственным человеком, которому удавалось оставаться в компании принца и при этом сохранять свою независимость, оказался молодой маркиз Шаверни. Он был чересчур простодушным, чтобы хитрить, и слишком самолюбивым, чтобы плясать под чью – либо дудку.

– Все наперебой восторгаются золотыми приисками на Перу, – пользуясь тем, что Гонзаго отошел в сторону и его не слышит, сказал толстяк Ориоль. – Один дом господина принца стоит не меньше, чем все Перу с его приисками.

Весьма колоритной фигурой являлся этот откупщик Ориоль: гладкий и круглый, как шарик бильбоке. Его пухлые щеки касались жабо, и часто донимала одышка. Мадемуазели, с которыми он нередко встречался в опере, частенько над ним подтрунивали, при этом не упуская возможности поживиться за его счет. Он обладал щедрой натурой.

– Право же, – заметил Таранн, жилистый худощавый финансист, – здесь настоящее Эльдорадо.

– Золотой дом! – прибавил мсьё Монтобер. – Я бы даже сказал, бриллиантовый.

– Йa! – вставил Батц. – Йа пы таше скасаль приллянтофыхххь.

– Я знаю одного вполне состоятельного синьора, который со всеми домочадцами и прислугой живет целый год на те средства, что принц Гонзаго тратит за неделю, – позавидовал Жирон.

– Да уж, – заключил Ориоль, – наш Гонзаго – богач над богачами.

– Гонзаго, кузен мой! – с напускной встревоженностью окликнув стоявшего у окна принца Шаверни. – Ради всего святого, попроси у своих присных пощады, иначе их назойливые осанны не смолкнут до завтра.

– Господа! – наконец очнувшись от своих раздумий, сказал Гонзаго. – Попрошу вас пройти за мной в мои апартаменты. Нужно освободить эту залу.

Когда все разместились в кабинете хозяина, он сказал:

– Вам известно, господа, почему я вас пригласил?

– Я слышал что-то о семейном совете, – ответил Навай.

– Не просто совет, господа, а торжественная ассамблея всей фамилии, призванная рассмотреть вопросы, государственная важность которых будет подтверждена присутствием высших сановников двора его высочества регента: президента Ламуаньона, маршала Вильруа и вице – президента д'Аржансона.

– Фю – и – и – ть! – свистнул Шаверни. – Никак речь пойдет о наследовании престола?

– Маркиз, – осадил кузена принц. – Мы намерены говорить о серьезных вещах, и ваши шутки здесь совершенно неуместны.