В дебрях Атласа - Эмилио Сальгари (1907)

– А решетка?.. Пожалуй, заметят.

– Не беспокойся. Нас сторожит Рибо.

– Рибо?.. Да, Рибо еще лучше других. Он по виду свиреп, а человек добрый.

Штейнер еще постоял минуту и повернулся к двери, наклонив голову.

– Прощайте, господин граф. Больше не увидимся.

– Напрасно ты задумал такую глупость, – сказал магнат участливо. – Лучше беги. Советую тебе я, магнат твоей родины, сын Дуная.

– Нет, господин граф, я уже сказал вам: не видать мне ни нашей пушты, ни нашей реки. В смерти найду забвение. Если вам когда-нибудь удастся увидать нашу родину, вспомните, что на берегу большой реки живет старуха, Марица Штейнер. Скажите ей, что сын умер в Алжире, сражаясь с кабилами.

Он направился к двери неровным шагом; граф окрикнул его:

– Штейнер!

Геркулес повернулся; он был бледен как смерть.

– Подойди сюда, – позвал его магнат, протягивая ему руку. – Дай руку.

Штейнер отшатнулся.

– Палач не может пожать руки благородного мадьяра, – сказал он со слезами.

– Говорю, пожми. Я, твой земляк, отпускаю тебе в эту минуту все, в чем ты виноват, и не по своей воле.

Штейнер бросился к руке магната, но вместо того чтобы пожать ее, горячо поцеловал.

– Благодарю вас, граф. Мне кажется, я поцеловал всю Венгрию, – сказал он.

Он хотел отворить дверь, но она оказалась заперта.

– Ах он, проклятый! Он запер меня, чтоб я вышел не прежде, чем покончу вас. Только он не знает Штейнера.

Он налег на дверь, и она с шумом отворилась: замок отскочил. Вся казарма задрожала, будто от землетрясения. Часовые у входа закричали:

– К ружью!

Больные в лазарете звали на помощь, думая, что дом рушится. Только тосканец помирал со смеху.

В коридорах несколько минут слышались крики, проклятия и звон посуды, ударявшейся о стены.

Затем минутная тишина, и громкий выстрел.

Штейнер сдержал слово: он пустил себе заряд прямо в сердце.[14]

IV. Звезда Атласа

Прошло несколько минут после выстрела, глубоко поразившего если не тосканца, то магната. В дверях, отворенных мадьяром, показался человек. То был сержант Рибо.

– Адская ночь! – сказал он входя. – Люди стреляются, земля трясется, дверь в карцер настежь. Магнат встал.

– А это вы, Рибо? – сказал он. – Я вас ждал.

– А я, граф, не мог дождаться, когда можно будет пойти к вам. Я боялся, что варвар Штейнер переломает вам все ребра. Вахмистр обещал ему бутылку коньяку, если он вас совсем искалечит.

– А кажется, этот Штейнер себя искалечил, – заметил тосканец.

– Да, дружище, пустил себе пулю прямо в сердце и вряд ли выживет.

– Бедняга, – прошептал Михай, – разве он жив?

– Да, пока, – отвечал сержант, притворяя, как мог, разбитую дверь. – Но я пришел к вам не затем, чтобы говорить об этом человеке, но чтобы извиниться за свою давешнюю грубость. Вахмистр грозил, что посадит в колодки, если я не заставлю вас бегать по-настоящему.

– Вы хороший человек, Рибо, – сказал магнат. Унтер-офицер грустно улыбнулся.

– Несчастный я, – сказал он вздыхая. – И я из провинциальных дворян и был, может быть, не беднее вас. Но все у меня прошло между рук, и я поступил в легион, когда мне оставалось только пустить себе пулю в лоб. Но что теперь вспоминать грустное прошлое! Теперь я только сержант Рибо… И баста!

– И стараетесь спасти несчастных, которых военный трибунал намеревается переправить через Стикс в барке негодяя Харона, – перебил его тосканец.

– Да, если смогу, – отвечал сержант. Он вопросительно взглянул на магната.

– Да, Рибо, – сказал мадьяр, – надо дать знать Афзе или ее отцу; я поклялся, что в Алжир не попаду.

– Что может сделать для вас Афза? Вряд ли ей вызволить вас отсюда.

– Об этом не заботьтесь, Рибо; мы уйдем, когда захотим.

– Вы нашли напильник под нарами?

– Напильник нам ни к чему.