Сокровище Голубых гор - Эмилио Сальгари (1907)

– Она вся у нас в сумках, капитан.

– А воду?

– Она уже в трюме на плоту. Три бочки по сто литров в каждой.

– Хорошо. Отдохнуть вы можете и на плоту, поэтому готовьтесь перейти на него. Забирайте с собой все, что кому дорого.

– Мы все уже снесли туда, капитан.

– Тем лучше. Сеньорита Мина, пожалуйте сюда. Вам первой спускаться. На новоселье, так сказать.

С помощью дона Хосе, брата и боцмана молодая девушка была переправлена со зловеще трещавшего остова «Андалузии» на плот; за нею помогли спуститься и жене повара.

Через несколько минут на ободранном борту «Андалузии» не осталось никого, кроме капитана и юнги.

– А ты что же, Эмилио? – спросил дон Хосе, с удивлением глядя на молодого парня, спокойно усевшегося на обрубке мачты. – Чего ты еще ожидаешь тут?

– Я бы желал, с вашего позволения, капитан, остаться для охраны вашего корабля, – ответил юнга, лениво поднимаясь на ноги.

– Что такое?! – еще более удивился капитан. – Да ты с ума, что ли, сошел!

– Напротив, капитан, я вполне в здравом уме! Отец не раз мне рассказывал, как он близ берегов Огненной Земли, во время такой же бури, какая потрепала нас прошлой ночью, спасся только потому, что остался на своем корабле, между тем как весь его экипаж погиб на плоту.

– Это могла быть только счастливая случайность.

– Почем знать, капитан, может статься, и мне суждено такое же счастье.

– Ну, я таким случайностям не доверяю, – уже начиная раздражаться, возразил дон Хосе. – Я даже и права не имею покидать кого бы то ни было одного среди моря. Садись на плот. Живее, без дальнейших рассуждений! Слышал?

Юнга с недовольным видом проворчал что-то себе под нос и, весь съежившись под строгим взглядом капитана, поспешил спрыгнуть на плот, но с таким расчетом, чтобы наделать при этом как можно больше шуму.

«Ладно, – шептал он про себя, злобно сверкая глазами, – я все-таки всех вас перехитрю, что ни делайте со мной!»

– Прощай, моя бедная «Андалузия»! – взволнованным голосом говорил капитан, спускаясь последним с борта своего судна, лишенного красивой обшивки и обреченного на полное разрушение при первом же натиске ветра и волн.

Каждый моряк привязывается к своему кораблю как к домашнему очагу и с трудом покидает его. Горько было и дону Хосе Ульоа расставаться навсегда со своим плавучим домом, который, по его мнению, должен был бы пережить своего владельца.

Впрочем, дон Хосе был человек слишком энергичный, чтобы долго предаваться личным чувствам, в особенности когда на нем лежали заботы и ответственность за весь экипаж и, вдобавок, за двух пассажиров, доверивших ему свою жизнь.

IV. На плоту

– Трави канат! – скомандовал он, придавая своему голосу обычную твердость. Канат живо был обрублен – этим обрывалась последняя связь с судном. Парус на мачте посреди плота сразу надулся, и неуклюжее сооружение довольно плавно вышло из широкого прохода между рифами и понеслось, подгоняемое свежим попутным ветерком, дувшим прямо на берег. Вместо руля боцман осторожно управлял длинным веслом; старик опасался, как бы это весло тут же не сломалось о невидимый подводный риф. Положим, весел в запасе было много, но могло случиться, что они все будут переломаны, пока плот выйдет из полосы рифов. К счастью, его опасения не оправдались.

Убрав в каюту собственноручно взятые с корабля документы и разные приборы, необходимые для ориентировки на море, капитан вернулся к своим пассажирам, стоявшим рука об руку под мачтой и грустно смотревшим на покинутое судно.

– Бодритесь, друзья мои, – сказал он им, – если ветер не переменится, мы дня через три, самое большее – через четыре достигнем залива Диа, ведущего в бухту острова Балабио… Дон Педро, где ваш талисман?

– При мне, как всегда, дон Хосе.

– То-то, молодой человек. Берегите его пуще всего, иначе, если он у вас пропадет, нам всем не миновать беды…