Фея Альп - Элизабет Вернер (2015)

Страшная катастрофа вызвала невообразимое смятение. В первые минуты никто не мог понять, что собственно произошло, когда же это, наконец, стало ясно, все бросились помогать пострадавшим. Если бы не предостерегающий крик главного инженера, дело кончилось бы гораздо хуже; в момент катастрофы на мосту уже никого не было, но многие, опрокинутые страшным давлением воздуха, лежали на земле оглушенные, другие более или менее пострадали от летевших камней и осколков льда; однако убитых, по-видимому, не было. Все уцелевшие поспешили на помощь остальным. Сначала поднялась суматоха, растерянная беготня и крики, никто не знал, с чего начать, пока более рассудительным не удалось заставить себя слушать.

Зато в толпе, образовавшейся в стороне вокруг одного тяжелораненого и все увеличивавшейся, царила тишина. Инженеры, рабочие — все теснились около, на всех лицах выражалась растерянность, и от одного к другому перебегал шепот, точно огонь по зажигательной нити:

— Сам Нордгейм? Бога ради, скорее доктора!

Действительно, это был Нордгейм, он лежал на земле в крови, без сознания, почти без признаков жизни. Казалось, он успел уже достичь безопасного места, как вдруг его ударило железным обломком от решетки моста и сбило с ног. Эрна и Вальтенберг хлопотали около него, им со всех сторон предлагали помощь; наконец, круг расступился, чтобы пропустить главного инженера с доктором Рейнсфельдом.

Бенно был бледен, но совершенно спокоен, когда опустился на колени, чтобы исследовать рану. Боль от прикосновения заставила Нордгейма прийти в себя; он со стоном открыл глаза, и его взгляд остановился на лице склонившегося над ним человека. Может быть, Нордгейм не узнал его, и ему представилось, что перед ним его бывший друг, на которого походил доктор; лицо его исказилось от ужаса, и он судорожно приподнялся, пытаясь оттолкнуть руку, оказывающую ему помощь. Но это не удалось Нордгейму: снова мучительно застонав, он опустился на землю, и изо рта его хлынула кровь.

Окружающие увидели в этом лишь выражение физической боли, один Бенно угадал истину; он наклонился еще ниже и, осторожно положив руку под голову раненого, чтобы приподнять ее, тихо проговорил:

— Не отказывайтесь от моей помощи, я предлагаю ее охотно, от всего сердца.

Нордгейм не мог ответить — сделанное им резкое движение истощило его силы, и он опять потерял сознание. Врач, как только мог осторожно исследовал рану на его груди, наложил повязку и обернулся к Вальтенбергу и Эльмгорсту.

— Нет надежды? — спросил последний вполголоса.

— Никакой, тут всякая помощь бесполезна, — ответил Бенно. — Попробуем отнести его домой, если сделать это очень осторожно, он, пожалуй, вынесет дорогу. Я попросил бы вас, — обратился он к Эрне, — ехать вперед и подготовить дочь, чтобы неожиданность не слишком потрясла ее. Но не скрывайте от нее, что отца принесут домой умирающим, потому что он не переживет ночи.

Рейнсфельд отошел, чтобы распорядиться. Быстро сделали носилки, принесли плащи и одеяла, бережно уложили на них раненого, и печальная процессия медленно направилась к вилле. Эрна уехала вперед, а Рейнсфельд, пообещав скоро прийти, обратил свои заботы на других пострадавших. К счастью, среди них только один нуждался в немедленной помощи, никому не грозила смертельная опасность. Вальтенберг тоже остался; он стоял в нерешительности, как будто борясь с собою, но, увидев, что Эльмгорст повернул к Волькенштейнскому ущелью, пошел за ним и, через несколько шагов догнав его, воскликнул:

— Господин Эльмгорст! — Вольфганг остановился и обернулся. На его лице застыло выражение какого-то жуткого спокойствия, а голос был совершенно беззвучен, когда он заговорил:

— Вы хотите напомнить мне о данном слове? Я к вашим услугам, когда вам угодно: мои обязанности кончены.

Вальтенберг вовсе не собирался напоминать об этом в такую минуту, он поспешно сделал отрицательный жест.