Капризы юной леди - Вернер Элизабет (2016)

– Суеверие!

– Очень возможно. Однако когда в душе без всякой причины пробуждается такое безотчетное, но до жуткости ясное предчувствие, я верю ему и… буду остерегаться.

– Так и у вас есть романтические наклонности? – сострадательно пожала плечами Алиса. – Обычно вы разыгрываете из себя реалиста. Но вернемся к нашей охоте. Хотите и на этот раз быть моим кавалером?

– Хочу ли я? Вы оказываете мне незаслуженную милость.

– В таком случае заслужите. Но нас зовут обедать.

Траудль действительно пришла сама за своей дорогой гостьей, и барон присоединился к дамам. В его сердце невольно пробудилась смелая, безумная надежда. «В таком случае заслужите эту милость». До этой минуты он не слышал от этой красивой женщины такого тона, не видел такого взгляда. Обычно она обращалась с ним холодно и свысока, как и со всеми остальными.

Залек мечтал иногда о сказочном счастье, которое свалится к нему прямо с неба, но был действительно слишком большим реалистом, чтобы верить в осуществление подобных желаний. Ему ли мечтать об этом, нищему авантюристу, уже двенадцать лет борющемуся с нищетой и лишениями? Но ведь кто-нибудь выиграет же этот приз, это миллионное богатство вместе с рукой дочери Вильяма Морленда. Кто-нибудь? А ведь он, Дитрих Залек, все же потомок старинного дворянского рода. Это все, что оставалось у него от прошлого, но это могло быть принято в расчет, если бы графиня Равенсберг надумала вторично выйти замуж.

Глава 20

Под одним из лесных великанов, которых пощадили, чтобы сохранить тенистый уголок около дома, сидела Траудль и смотрела за своим потомством, резвившимся на лужайке. Маленькая Алиса делала первые попытки ходить при усердной помощи братьев. Непоседливые мальчики относились к ней со снисхождением, имевшим в себе что-то рыцарское. Они взяли сестренку за руки и учили ее ходить. Однако малютке это скоро надоело, она шлепнулась на землю и начала ползать с самым довольным видом. Братья немедленно составили ей компанию, изображая диких зверей, и все трое с визгом возились на траве.

Траудль разговаривала со стоявшим рядом с ней Гофштетером, читая ему нравоучение, не производившее, к сожалению, особенного впечатления. Маленькая златокудрая Труда превратилась в очень энергичную женщину, командовавшую всем домом, причем ферма и ее обитатели чувствовали себя под ее началом очень неплохо.

– Я прошу тебя быть повежливее, – закончила она свою речь. – Графиня Алиса – наша гостья и дочь Морленда, которому мы многим обязаны. Ты это отлично знаешь.

– Но ведь я делаю все, что требуется, – проворчал Гофштетер, – я всегда здороваюсь с ней как следует.

– Но зато с каким угрюмым видом, совсем по-медвежьи! И при первом ее появлении ты немедленно исчезаешь. Неужели, по-твоему, она этого не замечает?

– Нет, не замечает, потому что для графини наш брат совершенно не существует, и, прослужив верой и правдой своим господам целых тридцать лет, все-таки останешься в ее глазах слугой и больше никем. Державный властелин, мистер Морленд, поступает точно так же, а еще называет себя свободным американцем и хвалится демократическими убеждениями. Черт бы побрал всю эту чванливую компанию!

Траудль смутилась, потому что в этих словах была большая доля правды. В доме Гунтрамов Гофштетер пользовался всеми правами семьянина, и с ним обращались как с дядюшкой, но для графини он оставался прежним лесником, и она не обращала на него внимания. Труда все же неодобрительно отнеслась к словам старика и сказала с укором:

– Это отвратительно! И не стыдно тебе, Гофштетер?