Любовь юного повесы - Вернер Элизабет (2016)

Известие, которого он ждал с лихорадочным нетерпением, наконец пришло, но это было не письмо, а всего несколько строк, без обращения и с подписью: «Князь Эгон Адельсберг». Однако в этих скупых строках заключался смертный приговор для человека, получившего их. Он был навсегда отвержен, его презирали, и друг осудил его, даже не выслушав, – рок страшно карал сына Салики.

Треск толстого сука, с шумом упавшего на землю совсем рядом, заставил Гартмута очнуться от мрачного забытья; однако он не вздрогнул и только медленно повернул голову в ту сторону. Если бы этот сук упал на один фут ближе, то задел бы молодого человека и, может быть, один миг положил бы конец его позору и муке. Но смерть не так-то легко дается тому, кто ее ищет. Обычно судьба посылает ее тем, кто любит жизнь, если же человек желает покончить с жизнью, то должен пасть от собственной руки.

Гартмут снял ружье, упер его прикладом в землю и стал ощупывать рукой грудь, ища нужное место. Он еще раз взглянул на покрытое облаками небо, потом на маленькое темное лесное озерко с обманчивым лугом, над болотистой почвой которого клубился туман, как когда-то у него на родине. Там он видел манящие, зовущие за собой блуждающие огни; он последовал за этими посланцами бездны, и они жадно втянули его в глубину. Теперь ему уже не было возврата туда, где сверкало другое, светлое пламя. Выстрел в сердце должен был положить конец всему.

Гартмут уже намеревался приставить ружье к груди, как вдруг издали услышал свое имя; его звали голосом, в котором слышался мучительный страх. Высокая фигура в темном дождевом плаще стремительно бежала к нему с опушки леса. Ружье выпало из рук Гартмута; он увидел лицо Адельгейды, которая остановилась перед ним, дрожа всем телом.

Проходили минуты. Ни он, ни она не говорили ни слова. Гартмут первый овладел собой.

– Вы здесь? – спросил он с деланым спокойствием. – В лесу, в такую непогоду?

Адельгейда взглянула на ружье и вздрогнула.

– Я хотела бы задать этот вопрос вам.

– Я был на охоте, но погода слишком плохая, и я хотел разрядить ружье, чтобы…

Роянов не договорил, потому что взгляд молодой женщины, полный упрека и боли, сказал ему, что ложь будет напрасна. Он замолчал и мрачно потупился. Адельгейда также перестала притворяться, будто ничего не знает, и воскликнула дрожащим от ужаса голосом:

– Господин фон Фалькенрид… Господи! Что вы хотели сделать?

– То, что было бы уже сделано, если бы вы не вмешались, – жестко сказал Гартмут. – И, верьте мне, было бы лучше, если бы случай привел вас сюда пятью минутами позднее.

– Меня привел не случай; я была в лесничестве и узнала, что вы ушли уже несколько часов тому назад. Страшное предчувствие заставило меня бежать за вами и искать вас здесь; я была почти уверена, что найду вас на этом месте.

– Вы искали меня? Меня, Ада? – Голос Гартмута прерывался от бурного наплыва чувств. – Откуда вы узнали, что я в лесничестве?

– От принца Адельсберга, посетившего меня сегодня утром, вы получили его письмо?

– Не письмо, а только извещение, – ответил Гартмут дрожащими губами. – В этих строках нет ни одного слова, обращенного лично ко мне; в них деловым языком сообщается лишь о том, чем принц считал необходимым уведомить меня… и я понял их.

Адельгейда молчала; ведь она знала, что это заставит его решиться на самоубийство. Она медленно подошла ближе, чтобы стать под защиту деревьев, потому что бушевавший на открытой возвышенности ветер почти сбивал с ног. Только Гартмут как будто ничего не замечал.

– Я вижу, вы знаете содержание записки, – продолжал он, – а оно и не ново для вас, ведь вы были свидетельницей того, что случилось тогда в Родеке. Но, верьте мне, Ада, то, что я почувствовал, увидев вас в призрачном свете северного сияния, озарявшем ту ужасную ночь, и поняв, что меня смешали с грязью в вашем присутствии, – та мука удовлетворила бы даже моего отца. Она отплатила мне за все зло, которое я причинил ему.