Тайный канон Китая. Гуй Гу-цзы. Тридцать шесть стратагем. Сто глав военного канона - Малявин Владимир Вячеславович, Сюань Цзе (2015)

Итак, предмет стратегии — непрерывно меняющаяся конфигурация сил, которую невозможно свести к формулам и правилам. Познание соотношения сил, или того, что в Китае называли условием властвования (цюань), требует превзойти одномерность формального анализа и перейти к системной оценке действительности. Стратегия — это не просто действие, а действие с «двойным дном», включающее в себя свою противоположность, как бы «противотечение». Взаимное соответствие воздействия и отклика, «следования» и «утверждения» создает стратегически благоприятную обстановку, которая характеризуется принципиальной двусмысленностью каждого маневра: все видимые «формы» войска равно реальны и нереальны, каждое действие может оказаться и подлинным и ложным.

Закончим этот краткий очерк основ китайской стратегии очень поучительным рассказом о некоем искусном поваре из даосской книги «Чжуан-цзы», где языком конкретных образов обозначены все основные элементы стратегического действия.

Приступая к работе, повар уже «не видит перед собой тушу быка», но «дает претвориться одухотворенному желанию в себе» и полагается на «духовное соприкосновение». Его нож «не имеет толщины», и он ведет его через полости в туше, никогда не встречая преград. Движениям его, особо оговаривает автор, свойствен как бы музыкальный ритм. Дойдя до «особо трудного» места, повар ведет нож с особенным тщанием, как бы весь замирает, и вдруг туша рассыпается, «словно ком земли рушится на землю». Мясник-виртуоз достиг подлинного знания стратега — состояния необыкновенной чувствительности, благодаря которой он способен превзойти мир вещей («уже не видит тушу») и вообще не полагается на органы чувств. Он постиг секрет микровосприятия и поэтому ничему не противопоставляет себя, вообще не имеет для себя ничего «представленного», а живет чистой практикой, живым сообщением с миром: он способен «духовным осязанием» вникать во все тонкости строения разделываемого материала. Сам бык предстает как бы в двух видах: собственно физическая туша (она относится к плану макрообразов) и непостижимо-утонченная завязь ее «небесного устроения» (уровень микровосприятий). Примечательно, что комментаторы толкуют отрешенность мясника от чувственного восприятия как «уступание», «отход» от данных чувств и рассудка. Мы имеем дело, по сути, с психологическим коррелятом того «уступания», которое создает пространство стратегического действия, или, другими словами, виртуальное пространство «пустоты», делающее возможным взаимопроникновение вещей.

Мяснику его работа приносит истинное удовлетворение, а бык, по утверждению одного из китайских комментаторов, даже не замечает, как его разделывают, и не выказывает никаких признаков неудовольствия — ведь он рассеивается в поле «пустоты» в соответствии с его «небесным устроением». Поразительно, но работа чудесного мясника служит для Чжуан-цзы иллюстрацией его идеала «вскармливания жизни», и на то есть свои основания: разъятая «без сучка и задоринки» бычья туша освобождается от своего индивидуально-ограниченного существования и возвращается к совершенной полноте бытия — истинному прообразу жизни. Истинный мастер разрешает все формы, выявляя их полноту жизненных свойств, которая сама имеет своим прообразом «одно тело» мира как высшее функциональное единство бытия. Истинное знание неотделимо от неизбывности духовного желания и нежности мимолетного прикосновения — этих самых чистых форм аффекта. «Наноси удар так, словно целуешь женщину», — гласит поговорка китайских мастеров рукопашного боя. И это тоже максима китайского стратега.