Джаз. Великая история империи греха и порока - Крист Гэри (2015)

Демографический бум, вызванный Луизианской покупкой, вывел пороки Нового Орлеана на всеобщее обозрение. Вдоль оживленной набережной раскинулись кварталы красных фонарей, в которых неотесанные капитаны барж[161], перевозившие по реке товары из центра Америки в недавно открывшийся порт, пьянствовали, кутили, играли в карты и предавались «безудержным плотским утехам»[162]. С развитием судоходства на Миссисипи в городе стали появляться прохвосты классом повыше: жулики и профессиональные шулеры[163]. Страсть к азартным играм тогда захватила практически всех, невзирая на происхождение. И хотя правительство Луизианы, в котором преобладали консерваторы – англопротестанты с севера, пыталось бороться с этим с помощью запретительных мер, эти законы – по крайней мере, в Новом Орлеане – попросту игнорировали.

Попытки контролировать проституцию оказались безрезультатны. К середине 1800-х зажиточные англо-американские плантаторы и торговцы[164] выстроили целые районы просторных особняков с колоннами в «американской» части города – Садовом районе, расположенном выше по течению реки от Канал-стрит. Так они надеялись отмежеваться от «креолов»[165] (этим термином в то время обозначали любых потомков французов и других иностранцев). Чтобы очистить свой анклав от греха и порока, они попытались принять законы, регулирующие проституцию. Но законы эти соблюдались плохо, и к 1890 году проблема «осквернения» респектабельных районов не разрешилась, а даже усугубилась.

Но с избранием нового правительства реформаторов в 1896 году власти города решили добиться реальной сегрегации. Вскоре после выборов новоизбранный старейшина Сидней Стори взялся найти способ защитить «честных и добропорядочных» женщин Нового Орлеана от морального разложения. «Порок, алые знамена которого гордо реют перед лицом добродетели, – это не только пятно на нашей репутации, но и постоянная угроза для нравственного здоровья нации»[166], – говорил он позже в интервью «Дейли Айтем». Стори разработал план, согласно которому проституцию необходимо объявить вне закона всюду, за исключением восемнадцати кварталов, где процветает торговля телом в специальных притонах. Так он надеялся изгнать порок из респектабельных районов туда, где его проявления меньше всего оскорбляли бы чувства порядочных граждан.

Идея эта была не нова. Несколькими годами ранее, во время путешествия по Европе, Стори заметил, что подобная схема кое-где успешно используется. Даже в некоторых американских городах уже проводились эксперименты с официально разрешенными кварталами красных фонарей. План Стори делали уникальным четкость, с которой были очерчены географические границы, и прямота, с которой власти заявляли о готовности мириться с пороком в этих границах. Кроме того, поскольку предложенная Стори формулировка не говорила о легализации проституции на этой территории, а, напротив, лишь объявляла ее незаконной за пределами установленных границ, она была устойчива к тому множеству судебных исков, которые неизбежно породила бы.

Особенное одобрение неожиданная идея Стори встретила среди реформаторов в сфере экономики; они надеялись, что изоляция порока исправит репутацию Нового Орлеана и поможет привлечь инвестиции с Севера[167]. Даже консервативная «Дейли Пикайюн» одобрила это предложение, заявив, что с нетерпением ждет того времени, когда подстрекатели порока и безнравственности «будут действовать в захолустных районах, не оскорбляя добропорядочных граждан бесстыдным выставлением своей деятельности напоказ»[168]. Так называемые реформаторы нравственности – священники, матери семейств и чопорные старые девы – были, разумеется, не так довольны. Но даже они согласились дать этой идее шанс.