Джаз. Великая история империи греха и порока - Крист Гэри (2015)

Еще прежде, чем Болден добился известности, реформаторы начали протестовать против негативного влияния так называемой «негритянской музыки». В 1890 году «Маскот» ополчился против «негритянского оркестра», игравшего на одной из самых популярных площадок города: «Здесь мужчины и женщины, черные, желтые и даже белые, встречаются на равных условиях и предаются неслыханному разврату». Вскоре против новой музыки восстала и «Дейли Пикайюн», назвавшая ее «деморализующей и способствующей деградации, совершенно вымученной и неестественной»[205].

Теперь же, со взлетом популярности Болдена и его последователей, черная музыка в Новом Орлеане вышла на новый зловещий рубеж. Джаз, как выразился позже один историк, был эквивалентом «смешанного брака»[206]. Это означало, что город, где шла борьба за порядок, расовую чистоту и респектабельность, должен был его подавить.

* * *

Для чернокожих новоорлеанцев – особенно тех, кто по возрасту помнил времена Реконструкции, – последние годы девятнадцатого столетия были годами пугающих перемен[207]. Новый Орлеан их юности был сравнительно толерантен к людям «цветным»[208]. В Луизиане начала 1870-х чернокожие имели право голосовать и выступать присяжными. В школах не было сегрегации, а межрасовые браки не запрещались законом. Черные и белые ездили на одних трамваях, ходили в одни и те же парки, к тем же озерам и часто даже жили в одних и тех же районах. Конечно, в Новом Орлеане – как и всегда и почти везде в США, от Севера до Юга, – существовали расовые предрассудки, и часто чернокожие граждане в обычной жизни оказывались лишены этих свобод, но, как заметил один историк, «не меньше двадцати лет после войны, граждане обеих рас работали сообща и сосуществовали друг с другом дружно, гармонично и даже равноправно»[209].

Более того, в Новом Орлеане существовала давняя традиция межрасового братства, истоки которой лежали еще в «французском» и «испанском» периодах его истории. Старые колониальные законы о рабовладельчестве, разрешавшие достаточно свободную выдачу вольных, в сочетании с мощной волной иммиграции с Гаити, Кубы и Мартиники[210], создали в городе большое и во многом процветающее сообщество свободных «цветных» граждан. Они часто вступали в брак со своими белыми соседями, французами и испанцами, и от этих союзов родилось немало детей и внуков смешанной расы. Эти так называемые «цветные креолы», в большинстве своем франкоязычные католики, заняли в городской общественной иерархии положение между белыми и их черными рабами. Цветные креолы часто работали плотниками, кузнецами, сапожниками и изготовителями сигар[211]. У некоторых даже имелись собственные рабы[212].

В космополитичной атмосфере Нового Орлеана девятнадцатого века социальные и сексуальные контакты между цветными креолами и белыми горожанами были нередки. Возникла даже широко признанная система пласажа[213], позволявшая женатому белому мужчине содержать цветную любовницу, при условии, что она жила в отдельном доме. Так называемые «балы квартеронок» – ожидаемые многими, часто строгие и роскошные – служили местом встречи таких пар, создавая условия, в которых белый мужчина и девушка смешанной расы (обычно в присутствии матери) могли договориться о начале отношений. Такие связи продолжали возникать и после окончания Гражданской войны и в определенных кругах считались совершенно естественными и допустимыми.

После эмансипации межрасовые отношения в городе[214] заметно осложнила регулярная миграция в Новый Орлеан бывших рабов из сельских регионов. Новоприбывшие афроамериканцы – гораздо менее образованные, преимущественно англоговорящие протестанты – собирались в районах выше по течению реки, тогда как цветные креолы осели в старых районах по другую сторону Канал-стрит, ниже по течению. Эти группы соперничали и конфликтовали, но нередко объединялись, чтобы поддержать законодательство эпохи Реконструкции, защищавшее права цветных меньшинств, будь то чернокожие или мулаты, афроамериканцы или афрокреолы.