Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс (2003)

Заболевший пневмонией Черчилль активно боролся с вирусной инфекцией. Как только ему стало лучше, он подтвердил сообщение Рузвельта, но ясно дал понять и Рузвельту, и Сталину, что не собирается торопиться с вторжением через Ла-Манш до тех пор, пока, по его мнению, не будет гарантирован успех этого предприятия и он не будет уверен, что десант не встретит «кровавого отпора». Сообщение, отправленное Сталину 11 марта, заканчивалось так: «Ситуация с Ла-Маншем может быть рассмотрена в ближайшее время, и я должен понимать, что вы не ограничиваете нашу свободу решения по этому вопросу».

Сталин считал, что имеет полное право на недовольство. Его не убедили описанные трудности, раздражала осторожность союзников в вопросах, связанных с возможными огромными людскими потерями. Поэтому в ответном послании Сталин резко бросил, что считает союзников в известном смысле ответственными за то, что, в то время как их усилия в Северной Африке застыли на мертвой точке, немцы перебросили тридцать шесть дивизий, в том числе шесть танковых, на советский фронт. С его точки зрения, вторжение на Сицилию нельзя было рассматривать в качестве замены второго фронта. Затем, напомнив о том, что можно было высадиться во Франции в 1942-м или, на крайний случай, не позднее 1943 года. Сталин подвел итог: «Я понимаю, что много проблем возникает из-за нехватки транспортных средств… однако я считаю нужным со всей настойчивостью предупредить, с точки зрения интересов нашего общего дела, о серьезной опасности дальнейшего промедления с открытием второго фронта во Франции. Поэтому неопределенность Ваших заявлений относительно открытия второго фронта во Франции вызывает у меня тревогу, о которой я не могу умолчать».

Трудно сказать, что имел в виду Сталин. Может, он просто предупреждал, что если советской армии не будет оказано поддержки во время летней кампании, то она может отступить перед немцами? А если это произойдет, то немцы, вероятно, смогут перебросить дополнительные силы на запад для оказания сопротивления вторжению на континент, в то время как советская армия будет слишком ослаблена для того, чтобы перейти в наступление? Или Сталин полагал, что советское правительство будет вынуждено заключить перемирие с Германией?

Вероятно, это был наиболее удачный момент, чтобы обратить внимание на следующее: на протяжении всего того времени, что Сталин выражал недовольство задержкой вторжения на Европейский континент, он отклонял многократные просьбы американцев о сотрудничестве в войне с Японией. По совету Объединенного штаба Рузвельт снова и снова пытался добиться, чтобы Сталин, по крайней мере, согласился начать предварительные переговоры относительно совместных действий на дальневосточных военных театрах. Эти обращения к Сталину основывались на соображении, что Япония может напасть на Сибирь. Можно с уверенностью рассматривать эти действия как попытку спровоцировать Японию к нападению. Одним словом, американцы пытались убедить русских в необходимости рискнуть и сражаться на втором фронте – на Дальнем Востоке. Свои отказы Сталин мотивировал тем, что в Европе сложилось слишком тяжелое положение для его вооруженных сил. Американцы понимали трудности России, но были весьма разочарованы осмотрительностью Сталина.

В конце марта появилось еще одно неприятное для Сталина известие. В принятом в Касабланке решении говорилось: «Для оказания помощи советской армии следует осуществлять максимально возможный объем поставок». Сталину объяснили: «Мы будем изо всех сил стараться направить вам материальную помощь при каждом удобном случае».