Как раз в это время китайский император готовился совершить поездку по своей империи. Кроме того, он был поглощен присоединением к Китаю двух государств, которые теперь входят в состав Китая под названиями Кантон и Фучжоу. По этим причинам он не уделял достаточно внимания северным соседям. Три года спустя, когда два этих прибрежных южных государства покорились империи, император выступил в поход, дошел до Алашаньского хребта и произвел смотр 150-тысячной кавалерии. Войско должно было придать вес дипломатическим переговорам, которые намеревался инициировать император. Подобно тому как впоследствии римские послы, направленные к Аттиле, а также Рубрук на пути в Каракорум, китайский посол, отправленный для ведения переговоров, отказался обсуждать с мелкими чиновниками цель своей миссии, потребовав присутствия самого шаньюя, – переговоры должны были проходить близ Улан-Батора или Каракорума. Здесь посол принялся восхвалять доблесть китайских войск, одержавших убедительную победу на юге, и призвал татарского монарха выступить в поход и сразиться с китайским императором, поджидавшим его на границе. В ответ шаньюй заключил посла под стражу и велел обезглавить придворного, сообщившего о прибытии китайского посланника. Позднее китайского посла направили на унизительные работы в окрестностях озера Байкал. Шаньюй не рискнул отправиться на юг через пустыню: вместо этого он предпочел дать отдых войску и лошадям и подождать более благоприятного момента. Тем временем он направил искушенных в дипломатии придворных к китайскому императору, чтобы потянуть время. Китайцы, со своей стороны, также отправили в Татарию своих шпионов под личиной дипломатов, они должны были сообщать об обстановке в Татарии. Этим послам позволено было войти в шатер шаньюя только после того, как они, согласно местному этикету, зачернили лица и оставили у входа свои посольские жезлы. (Здесь прослеживается аналогия с процедурой «очищения огнем», через которую пришлось пройти Зимарху, послу Юстиниана II, прежде чем ему позволили войти в шатер тюркского кагана Истеми-хана, или Дизавула.) Между тем энергичный император Уди отправился с завоевательным походом на Корею, и внимание его всецело было поглощено этими интригами, которые в конце концов привели к упомянутой выше войне с Кокандом. Теперь китайские форпосты располагались уже близ современного хребта Тарбагатай (который принадлежал хунну), а также вдоль северных и южных дорог в Кашгар и Ярканд. Китайцы направили в Татарию еще одного посла – он должен был выяснить, намерен ли шаньюй выполнить свое обещание и официально объявить себя вассалом. Этот посол, однако, вынужден был проводить переговоры рядом с шатром шаньюя из-за несоблюдения предписанного этикета. Шаньюй готов был принять дары – принцесс, шелк и прочее, но не согласился отправить к китайскому императору заложников в качестве гарантии соблюдения мирного договора. Подобно Аттиле в Европе, шаньюй заявил, что желает вести переговоры лишь с посланниками самого высокого ранга. Он также заявил, что собирается придерживаться политики возмездия за нанесенные оскорбления: короче говоря, «do ut des»[2] и «око за око» – это были единственные условия, на которых шаньюй соглашался строить отношения. В то же время он щедро расточал ничего не стоящие ему любезности и выражал горячее желание встретиться с императором лицом к лицу и заключить с ним союз. Однако вместе с этим он на всякий случай удерживал при себе китайских послов, которые до некоторой степени гарантировали его личную безопасность, а также совершал набеги на китайскую границу всякий раз, когда представлялась благоприятная возможность.

Глава 4

Период поражений и упадка