Армен - Севак Арамазд (2011)

Армен прошел к противоположной стороне стола и сел на самодельный стул без спинки. Гостиная, служившая, по-видимому, одновременно и столовой, и спальней, представляла собой небольшую продолговатую комнату с побеленными известью стенами и была разделена на две части свисавшей до пола розовой занавеской. Напротив стояла скромная незастеленная деревянная кровать. В комнате была еще высокая и тоже грубо сколоченная тахта, покрытая выцветшей, похожей на войлок тканью, а рядом – широкий и низкий комод, на котором бойко стучали старые металлические часы, показывавшие ровно полночь. Над тахтой, примерно по центру стены висела взятая в рамку фотография пожилого человека с густой и длинной бородой; может быть, отца Сары, хотя никакого сходства между ними Армен не уловил…

Опершись локтями о стол, Армен зевнул, вскинув голову, и внезапно его охватила такая глубокая печаль, что даже сердце заныло. Все показалось ему бессмысленным и нереальным: сам он – как бы мужчина, Сара – как бы женщина, лачуга – как бы дом, свет – как бы освещение, стол – как бы мебель… Все это иллюзия, ночной мираж, их в действительности нет… Армен криво улыбнулся, и взгляд его остановился на стоявшем чуть боком к нему зеркале, в котором отражалось детское лицо. Он удивился тому, что только теперь заметил зеркало и, повернув голову, обнаружил маленькую фотографию, с которой на него смотрел мальчик лет десяти-двенадцати с грустным и, как показалось Армену, отмеченным печатью близкой смерти личиком. Очевидно, это и был больной сын Сары Миша с ангельски кроткими чертами и по-взрослому сосредоточенным взглядом. На миг Армен представил себе его лежащим в одиночестве в полумраке больничной палаты, и ему подумалось, что, в сущности, мальчик уже мертв и он присутствует сейчас на его поминках…

– Извини, я немного замешкалась… – услышал он делано бодрый голос Сары.

Зажав под мышкой графин с вином и держа в руках тарелки с закуской, она вышла из-за занавески и плавно приблизилась к столу. Она успела переодеться: на ней было короткое домашнее платье, легкое и широкое; иногда распахиваясь, оно подчеркивало несомненные достоинства ее фигуры. Ставя кувшин на стол, она наклонилась, и взгляд Армена невольно упал на ее обнаженные груди в разрезе платья; они были так близко, что ему показалось, будто он чувствует их трепет и аромат. И на какое-то мгновение он погрузился в ту глубокую и замкнутую тишину, которая обволакивала его на краю полного теней ущелья у родного села, когда он трогал ладонью извилистые морщины горячих скал, склонившихся над бездной. Он беспокойно шевельнулся, и Сара уловила смысл этого движения: губы ее тронула лукавая улыбка… И Армен почувствовал в груди неожиданную щемящую боль: ему показалось, что он изменяет неизвестному, но бесконечно любимому и родному человеку. Потупив глаза, исполненный отвращения к самому себе, он сморщил лоб и еще ниже наклонил голову к столу.

– Если хочешь спать, поднимись на чердак, крепко прижми к себе солому и спи… – с едкой усмешкой сказала Сара, сев на кровать. – Может быть, нальешь нам вина, молодой человек?..

Армен встрепенулся и, встретив коварно-испытующий взгляд Сары, смутился. Наполняя бокалы, он пролил каплю на скатерть, и вино, похожее на кровь, тут же впиталось в белую ткань. Это невольно напомнило Армену то, что произошло с ним в лесном селе…

– Ешь, я знаю, что ты голоден, – с неожиданной нежностью сказала Сара и, не ожидая ответа, сама накинулась на еду.

Армен взял кусочек хлеба с сыром и стал медленно жевать, глядя на движения Сары, в которых была какая-то лихорадочная поспешность.

Пока они ужинали, Армен рассказал ей о затерянном в лесу селе, об убитом малыше, о старушке на обочине дороги, продававшей пирожки, похожие на шарики из теста. При этом он искусно обошел происшедший с ним случай. Сара слушала, опустив голову и ни разу на него не взглянув.