Последнее слово техники - Иэн Бэнкс (1990, 1991)

Он высунул голову из-за стенки своей выгородки и бросил взгляд на них. Мужчина был в слезах, а женщина… много волос… невероятно впечатляющее лицо – точеные черты, почти агрессивное выражение. Прекрасная фигура.

– Извините, – сказал он им, – я только хотел заметить, что утверждение «ничто не длится вечно» может иметь положительный смысл… по крайней мере, в некоторых языках…

Тут ему пришло в голову, что именно на этом языке произнесенные слова отнюдь не несут положительного смысла. «Ничто» в нем делилось на разные виды, и каждый имел отдельное обозначение. Он улыбнулся, скрылся в своей выгородке и, внезапно почувствовав смущение, свирепо уставился в стакан с выпивкой. Затем он пожал плечами и надавил на кнопку вызова официанта.

Крики из соседней выгородки. Звон, потом визг. Он повернул голову и увидел, как мужчина устремляется прочь из бара.

У его локтя появилась девушка. С нее капало.

Он поднял взгляд на ее лицо – оно было мокрым, и она вытерла его платком.

– Спасибо за участие в беседе, – ледяным тоном произнесла она. – Я вела дело к плавному завершению, пока не вмешались вы.

– Мне очень жаль, – сказал он, не испытывая ни малейшего сожаления.

Она выжала свой платок над его стаканом.

– Гмм, очень мило, – сказал он и кивнул на темные пятна, которыми был усеян ее серый плащ. – Это ваша выпивка или его?

– Обе, – сказала она, складывая платок и начиная отворачиваться.

– Пожалуйста, позвольте мне восполнить ваши потери.

Она помедлила. В этот момент появился официант.

«Хороший знак», – подумал он.

– Принесите мне еще… того, что я пил, а для дамы…

Она посмотрела на его стакан.

– Того же самого, – сказала она и села напротив него.

– Рассматривайте это как репарации, – сказал он, выудив словечко из словаря, внедренного в его разум по случаю посещения этой планеты.

Вид у нее был недоуменный.

– «Репарации»… что-то я забыла это слово. Кажется, оно связано с войной, да?

– Ага. – Он приложил руку ко рту, скрывая отрыжку. – Это что-то вроде… возмещения ущерба?

Она покачала головой:

– Замечательно неясные слова и совершенно неправильная грамматика.

– Я приезжий, – беззаботно сказал он, не греша против истины: ему не доводилось приближаться к этой планете больше чем на сто световых лет.

– Шиас Энжин. – Она кивнула. – Я пишу стихи.

– Вы – поэт? – довольным голосом спросил он. – Я всю жизнь был в восторге от поэтов. И тоже когда-то пытался писать стихи.

– Да… – Она вздохнула и опасливо посмотрела на него. – Я думаю, все пишут. А вы?…

– Чераденин Закалве. Моя профессия – война.

Она улыбнулась:

– Насколько мне известно, войн не было уже триста лет. Вы не потеряли квалификацию?

– Есть такое. Приятного мало, правда?

Она откинулась к спинке стула и стянула с себя плащ.

– И из каких же дальних мест вы явились к нам, господин Закалве?

– Ах, черт, вы догадались! – Он понуро посмотрел на нее. – Да, я родился на другой планете… О, спасибо, – поблагодарил он официанта, принесшего выпивку, и передал один стакан своей собеседнице.

– У вас действительно забавный вид.

– Забавный? – с негодованием переспросил он.

Она пожала плечами.

– Другой. – Она отхлебнула из стакана. – Но не то чтобы совсем другой.

Она наклонилась над столом.

– Почему вы так похожи на нас? – спросила она. – Я знаю, что многие инопланетяне – гуманоиды, хотя далеко не все.

– Тут дело вот в чем, – сказал он, снова держа руку у рта. – Возьмите галактику. Она питается пылевыми облаками, – (он рыгнул), – и прочей материей. Это… ее пища, от которой галактику постоянно мутит. Вот отчего так много гуманоидных видов. От последней пищи, которую потребила галактика, ее мутит.

Она улыбнулась:

– Только и всего? Так просто?

Он покачал головой: