Лосось сомнений (сборник) - Дуглас Адамс (2002)

Я никогда не встречал соседей. Они жили в полумиле от меня, на вершине соседнего песчаного кряжа. Как только я начал совершать на открытом воздухе прогулки и пробежки, то встретил их собак, которые, как оказалось, мгновенно воспылали ко мне горячей симпатией. У меня даже закралось подозрение: не иначе как они вообразили, будто мы с ними встречались ранее, в какой-нибудь общей прошлой жизни. (Что неудивительно. Неподалеку от нас жила Ширли Маклейн, и собаки вполне могли набраться дурацких идей по причине соседства с ней.)

Их звали Мэгги и Труди. Труди была черным французским пуделем чрезвычайно глуповатой наружности. Она двигалась точно так, будто ее только что нарисовал Уолт Дисней: этакая нескладеха, причем впечатление усиливалось огромными висячими ушами спереди и коротеньким хвостом-обрубком с неким подобием фигурной стрижки на самом кончике. Ее одеяние состояло из черных жестких кудряшек, которые дополняли общий диснеевский облик и придавали Труди вид невиннейшего существа. То, как она каждое утро выказывала свое исступленное удовольствие от встреч со мной, можно было принять за кокетство, однако на самом деле это скорее всего был обычный собачий восторг. (Я только недавно обнаружил собственную ошибку и готов мысленно пересмотреть целые пласты жизни, чтобы понять, какую неразбериху я мог натворить или в какое глупое положение вляпаться.)«Кокетство» заключалось в прыжках вперед, при которых Труди отталкивалась от земли всеми четырьмя конечностями одновременно. Мой вам совет: не торопитесь отойти в мир иной прежде, чем увидите, как огромный черный пудель скачет по снегу.

Мэгги выказывала свою не менее исступленную радость от ежеутренних встреч со мной несколько иным образом, который заключался в покусывании Труди за загривок. Это было также проявлением радости от предстоящей прогулки. Такова была именно ее манера выражать радость от прогулки, желание быть впущенной в дом и выпущенной из него на улицу. Короче говоря, постоянное и игривое покусывание Труди за загривок было образом жизни Мэгги.

Мэгги была собакой симпатичной. Явно не пудель, но точно назвать ее породу я долго затруднялся, хотя соответствующее слово давно вертелось у меня на языке. Я не великий знаток собачьих пород, но эта была явно классической: Мэгги смахивала на гладкую, черной масти с желтовато-коричневыми подпалинами гончую. Как же все-таки эта порода называется? Лабрадор? Спаниель? Карело-финская лайка?

Я спросил об этом своего приятеля Майкла, кинопродюсера, – правда, не раньше, чем почувствовал, что уже знаю его довольно хорошо и могу без стыда расписаться в собственном невежестве и неспособности распознать породу Мэгги, несмотря на очевидную совокупность признаков ее экстерьера.

– Мэгги? – переспросил Майк тягучим техасским говорком. – Обычная дворняжка.

Таким образом, каждое утро на прогулку выходили трое: я, немалых размеров английский писатель, пудель Труди и дворняга Мэгги. Я обычно бегал-прогуливался по широкой проселочной дороге, петлявшей среди красноватых песчаных дюн. Труди трусила рядом со мной, то отставая, то забегая вперед, размахивая при этом длиннющими своими ушами. Мэгги, как правило, крутилась где-нибудь рядом, жизнерадостно покусывая загривок своей спутницы более благородных кровей.

Труди отличалась необыкновенной добросердечностью и проявляла к этим укусам величайшее долготерпение, однако время от времени ее толерантности неожиданно наступал конец. В такие моменты она внезапно совершала этакое сальто-мортале, приземлялась на четыре свои конечности и, повернувшись к Мэгги «лицом», удостаивала подругу укоризненным взором. В ответ на это Мэгги обычно садилась и начинала легонько грызть собственную заднюю правую ногу с таким видом, будто Труди и без того ее утомила.