Опытный кролик - Полковников Дмитрий

Как интересно, под кем человек ходит. И завидно — очень уверено себя ведет. Но что-то ему нужно. Елизаров успокоился, осваиваясь в новой ситуации смены ролей, но внешне постарался сохранить раздраженный вид. Разведчик привычно подстраивался под собеседника.

— Артиллерист! Как догадался, не спрашиваю! Стопроцентное попадание! Но не настаиваю. Прошу. Теперь объясни, откуда ревность? — действительно догадаться несложно. Он же сам недавно надавил на комбата, который все отнекивался.

— Личные воспоминания. А что, заметно? — обеспокоился Ненашев. Снял очки, протер и задумчиво укусил дужку. Понятно, Максим колеблется, что-то решая. Надо помочь.

— На, читай! — Михаил сунул комбату исписанный бумажный лист, отвлекая внимание. Надо сбить выстроенную капитаном схему беседы и пробовать контратаковать. Саша Панов про себя улыбнулся — похоже, они учились по одному и тому же учебнику.

— Знаешь, как-то не впечатляет, — наконец, оторвавшись от бумаги, буркнул Максим, — Примитивно! Хамить девушке, делая немца эким тевтонским рыцарем, вырывающего принцессу из лап русского медведя — нет уж, лучше я на этих позициях сдохну! Ты почти год на границе, а все еще продолжаешь считать Германию страной философов, поэтов и музыкантов. Ты не прав! Должен понимать, характер немецкого мужчины теперь в солдатском духе. А у ихних баб — в прелестях.

Комбат извлек из кармана не очень чистый платок, скептически осмотрел его и громко высморкался. Возникла интересная гипотеза о корнях талантов режиссеров недетских фильмов в послевоенной Германии. Похоже, работали по-дедовски.

— Извини, что не в тему — может мне пару дней не мыться и сапоги принципиально не снимать? Еще неизвестно, с кем гауптман уйдет из ресторана. Про суровые традиции римской империи, откуда орел в рейх залетел, слышал? Партиции там с гитарами…

Черт, скажи он, как Чапаев, «партийцы», убьют его сразу. Но Елизаров анекдота не знал, и сразу поправил:

— Патриции и гетеры. Кончай издеваться. Идеи есть? — пограничник невольно усмехнулся.

— Извини, вероятно, мозг переклинило. Но не понимаю окончательной цели банкета! Услышать, как немецкий офицер, измордованный любовью, обреченно назовет дату и время очередной планируемой провокации? — Ненашев откровенно зевнул, прикрывая рот рукой — Или ты проводишь эксперимент по спариванию?

— Ненашев!

— Ты не думал, что надо знать две даты? Начало и отмена операции. Вот тогда можно ставить окончательный диагноз, получать ордена и н>b хрена не думать. А так, батенька, результат однозначно предсказуем. С долей вероятности, чрез девять месяцев или около того, мы услышим детский крик и…

— Максим, не перегибай! — зло, чеканя в металле каждый слог, произнес Михаил, едва сдерживая себя. Вот сейчас возьмет и закатает Ненашеву в лоб, и плевать, что комбат тяжелее.

Капитан поймал его взгляд, невозмутимо пожал плечами и на всякий случай надел каску. В гробу он видел таких комбинаторов.

«Ну, смотри, какая сволочь!», — в ответ покачал головой пограничник.

Ненашев вновь угадал. Как подвели немцы войска к границе, так и отведут. Ну, а их донесениями военные точно подтираются. Там ребята простые, нужно знать конкретно время «Ч»? Тогда, может, и дернутся.

Остальное — чушь и паникерство. Даже перестрелка на границе еще не война.

Слова Ненашева о двух датах объяснили пограничнику многое. Армия не может немедленно начать войну и также быстро ее остановить. Всегда есть необратимая временная грань. Но доходя до нее, немцы почему-то откладывали срок нападения. Похоже, что не врали его люди, называя точные числа в мае и июне 41-го.

— Испытываю взаимною неприязнь. Вали-ка ты отсюда, капитан, — поджал губы Максим.

— Будешь дальше пытать личный состав? — усмехнулся Елизаров.