Опытный кролик - Полковников Дмитрий

— Ты хороший математик, Гельмут, но твоей невесте придется подождать. Говорят, в России совсем нет дорог и полно грязи, приятной лишь свиньям…

— Слушай, Карл, думай, про что вякаешь.

— Хорошо, тогда мой старик говорил, что нет ничего лучше сала из тех свиней к домашнему шнапсу. А какую там делают кровяную колбасу, не хуже, чем в Вестфалии…

— Кончай голосовать за коммунистов, а не то вставлю тебе клизму из того, что приготовил на ужин наш повар.

Смех разрядил обстановку.

— Вилли, а ты чего?

Тот отложил письмо:

— Гамбург сильно бомбят англичане. Отец с семьей перебрался в Дрезден. Там безопаснее. Сестра рада. Написала, что посетила музей Карла Мая и теперь в восторге. Еще ввели карточки на фрукты и картофель.

Кто-то затянул «Эрика, как мы тебя любим». Все, как всегда. Надо, так надо. Фюрер, наконец, знает, что делает. После долгих споров, бесед, вопросов и сомнений солдаты успокоились. Главное, наступила определенность, прервавшая изматывающее томительное ожидание

[544].

Прошлые победы воодушевляли даже самых мрачных пессимистов. Ну и ладно, пусть год! Когда они со славой вернутся на немецкую землю, их снова начнут обнимать, целовать, приветствовать, ласкать, забрасывать цветами, шоколадом и конфетами. Не всех, но каждый надеялся, что ему повезет.

Командир разведбатальона поднялся на наблюдательную вышку.

— Что там происходит у большевиков?

— Все, как в обычную субботу. Смотрят кино!

«Точно, варвары! Ничего, мы научим вас культуре!» — подумал гауптман, представляя, как орет толпа волосатых и грязных питекантропов в шкурах, в кривых руках вздымавшие дубины.

Живут беззаботно, руководствуются инстинктами, чужды всякой ответственности и долгу. А постоянное желание перебежчиков с другой стороны выпить? Впрочем, вроде по марксистским убеждениям, алкоголизм считается смягчающим обстоятельством. Вечно помутненный водкой разум, порочное тело и слабая воля.

Нет, они, немцы, не такие. Тот, кто проповедует слабость воли — враг. Им не нужна тысяча моральных предписаний от бога. Главное — кровь. Она бьется в сердце немца, предписывая принимать верные решения без моральных сомнений и угрызений совести.

Гауптман вернулся к себе в палатку и включил радиоприемник. По берлинскому радио передавали бодрые танцевальные ритмы. Фюрер и нация в них уверены. Теперь надо просто хорошо делать привычную работу.

И кино на русском берегу заканчивалось. Под взрыв хохота прозвучали обидные слова: «Господа рыцари в обмен пойдут. На мыло менять будем», и во внезапно наступившей тишине другие: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет».

*****

Покидая вокзал, Ненашев зашел в ресторан. Подозвал пианиста в очках и попросил, если кто-то станет очень настойчиво интересоваться панной Ненашевой, которая в девичестве была Чесновицкой, то передать господину его скромный подарок.

— Остановись у парка, — попросил Ненашев водителя, — Подождешь пять-десять минут?

Улица Ленина выглядела как-то неуютно. Пусть из-за деревьев и доносилась громкая музыка, но небольшие группы людей в военной форме, без подруг рядом, выглядели подозрительно.

— Я с вами, — оценив обстановку, заявил шофер.

— Даже туда? — Максим мотнул головой в сторону постройки с обязательным раздельным входом для мужчин и женщин у входа в парк, — Считаешь, что я один не дойду до кондиции?

— Мне запретили оставлять вас одного.

— Хорошо, давай пойдем вдвоем, друга подержишь. Мне доктора как раз недавно запретили тяжести поднимать. Подержишь?

В темноте Ненашев не видел, но знал, что его «телохранитель» стремительно покраснел. Фраза срабатывал всегда.

— Упокойся. У меня пятиминутный перерыв на «ля моменталь»!