Исмаил - Амир-Хосейн Фарди (2010)

Летний воздух и по ночам был жарким. Он разделся. Выбрал место возле горшков с цветами. Однако было жарко. Липкий пот, словно жиром, покрывал всю кожу. Он поднялся. В углу двора у них имелось крытое водохранилище. Даже в летнюю жару оно оставалось прохладным и так и манило искупаться. Он поднял железную дверцу-крышку и осторожно стал спускаться внутрь по ступенькам. Тут всегда было темно, а что уж говорить о ночи, когда тьма – глаз выколи. Пахло застоявшейся водой. Холодком повеяло на тело. Он набрал воздуха в легкие и погрузился в воду. Страх и тревога, что он испытывал только что, исчезли. В темноте он плескал руками и ногами, погрузился с головой и вынырнул. Оттолкнувшись от одной стенки, доплыл до другой, лег на спину и стал смотреть на низкую темную крышу. Он понятия не имел, сколько осталось до утра и который был час. И не хотел этого знать. Хотелось оставаться в воде.

И тут из люка внутрь хлынул свет. Он понял, что это мать.

– Мама?

– Мама и проклятье мое, мама и дубина тебе. Что делаешь в воде глухой ночью? Бродяга!

Он не успел ничего сказать, как мать начала бить его палкой. Он кинулся в угол водохранилища, куда палка не доставала. Но несколько раз она успела попасть по его телу, оставив ссадины. Мать только проклинала его. Он сжался в углу водохранилища, не отрывая глаз от света, который падал из люка на взбаламученную воду. Там же виднелась и палка. Хотя он уже вырос, но мать все еще порой обрушивалась на него, и палкой, и метлой, и ногой могла засандалить – как в те времена, когда был пацаном и вместо школы таскался по улицам и паркам. При этом он ни разу до сих пор не оказал ей сопротивления, не повысил на нее голос и даже не хватал за руки, чтобы остановить. Он только смеялся и уворачивался, а в конце концов каялся в своих грехах и просил прощения. А когда огонь материнского гнева затухал, через несколько дней, он опять брался за свое. Учиться не хотел. Возвращался домой поздно ночью, а назавтра уходил из дома около полудня. Мать порой плакала, причитая о своей горькой судьбе.

– Ну что ты там, как лягушка, забился в угол? Вылезти не хочешь?

– А палка?

Она вытащила палку из люка.

– Вылезай, глаза бы мои на тебя не смотрели!

Он осторожно скользнул в воде и доплыл до люка. Хватаясь пальцами за бороздки мозаичных плиток, вылез во двор. Мать с палкой и фонарем стояла вблизи.

– Привет.

– Постыдился бы. Чтоб ты сдох и провалился под землю!

– Я же был под землей, ты сказала выходить…

Он еще не успел договорить, как палкой мать огрела его по мокрому телу – ожгло, словно огнем. Он отскочил, сел на корточки в углу двора под опорами винограда и начал чесать место удара.

– Больно же! Ради Аллаха…

– А плевать мне, что больно. Давай вставай и обмойся с головы чистой водой. В колодце полно лягушачьей мочи. Аллах стонет от твоих деяний!

Исподлобья глядя на палку матери, он медленно пошел к водопроводному крану. На кран был надет недлинный шланг. Открыв кран, он поднял шланг на уровень головы. Не успела вода скатиться с головы по телу до ног, как он бросил шланг на землю и объявил:

– Все, помылся!

– Брызнул на себя и говорит «помылся»! Вот я сейчас вымою тебя – присядь!

Он не успел присесть, как мать взяла шланг и на несколько оборотов открыла водопроводный кран. Вода пошла с напором. Направив на него шланг, мать приказала:

– Давай-ка теперь мойся, как следует.

Плеск воды и говор их голосов разносился по улице. Исмаил быстренько потер свое тело руками и опять заявил:

– Помылся!

– Под плавками помой, грибами зарос!

Вода из шланга сильно била по его телу, обливая его с ног до головы. Мать приговаривала:

– Повернись-ка спиной. Ага, вот так, этот бок, чисто-чисто. Не бойся помыться, как следует. Со всей силы три. Воды не бойся, грязнуля ты, грязь, бродяга, беспризорник…

Она прижимала указательным пальцем носик шланга, и напор воды усиливался.