Пещеры тысячи будд - Ясуси Иноуэ (2007)

Задачей Синдэ было прикрепить к седлу ручницу и мчаться сквозь вражеские ряды, осыпая их градом камней. Он был недостаточно силен, чтобы на скаку управляться с более тяжелым оружием, но для использования этой пушки не требовалось развитой мускулатуры.

Хрупкое сложение даже помогало ему. Во всех трех битвах Синдэ прижимался к шее лошади, не смотрел по сторонам и думал лишь о том, чтобы метко выстреливать камнями. Даже самому отважному воину было бы нелегко прорвать уйгурский строй, но лошадь несла легкого седока вперед без остановки. И каждый раз молодой цзюйжэнь терял сознание и приходил в себя уже в лагере, когда товарищи стаскивали его с седла. Он не знал, как ему удавалось вернуться, каким образом верный боевой конь пробивался сквозь ряды противников.

В третьей битве Синдэ тоже был ранен и очнулся только после перевязки. Он не помнил, как стрела уйгурского лучника входила в его тело. Возможно, это случилось, уже когда он потерял сознание от бешеной скачки и запаха крови… Так или иначе Синдэ пришел к выводу, что участвовать в битве не так уж страшно. Расстреляв все камни, он мог впасть в забытье или делать что душе угодно, полагаясь в остальном на судьбу, – лошадь сама несла его обратно в лагерь.

В свободное время между сражениями Синдэ бродил по округе в поисках того, кто владел бы тангутской письменностью, но ни один солдат из его отряда не мог прочитать символы на заветной тряпице. Никто даже не знал, есть ли вообще у тангутов письменность. Это могло быть известно кому-то из военачальников, но, будучи простым солдатом, Синдэ не надеялся, что у него появится возможность потолковать с высшими чинами, а командиры рангом пониже, к которым он имел право обратиться, не умели читать даже по-ханьски, не то что по-тангутски.

Синдэ полагал, что письменность наверняка используется в Синцине, где находятся правительственные ведомства и многие купцы, местные и чужеземные, ведут свои дела. К сожалению, в приграничном гарнизоне, таком как Лянчжоу, крючкотворству не было места в повседневной жизни.

Весной 1028 года в полку поползли слухи, что скоро начнется наступление на Ганьчжоу. Все понимали, что это неизбежно. Для тангутов, уже занявших земли вокруг Синцина и Лянчжоу и вторгшихся на территорию Поднебесной для захвата Линчжоу, было вполне естественно избрать следующей мишенью Ганьчжоу – столицу маленького уйгурского царства, которое при малейшей возможности выступало против тангутов. Синдэ тоже предчувствовал, что осада Ганьчжоу состоится не сегодня завтра.

К концу третьего месяца за стенами Лянчжоу возникло оживление. Каждый день со всех сторон подтягивались новые отряды. Ночью с городской стены можно было увидеть бивуачные костры, растянувшиеся на много ли к юго-востоку. Полки, расквартированные в городе, получили приказ привести в порядок оружие и доспехи. В начале четвертого месяца все войска собрались на поле за городом – на смотр армии прибыл сам Ли Юань-хао, главнокомандующий и старший сын тангутского правителя Ли Дэмина. К делу главнокомандующий приступил с чувством, с толком, с расстановкой. В итоге до отряда, состоявшего из ханьцев, очередь дошла не скоро, так что и Синдэ, и его товарищи простояли на плацу с раннего утра до самых сумерек.

Желтое солнце клонилось к горизонту, и поле, крепостная стена, оазис, простиравшийся на востоке, равнины на западе были залиты кроваво-оранжевым сиянием. Цзюйжэню, который раньше лишь слышал о Юань-хао, а теперь видел его впервые, молодой военачальник – ему было лет двадцать пять – показался очень величественным. При росте чуть больше пяти сяку[26] и хрупком телосложении осанкой он обладал поистине царственной и весь был алым в лучах заходящего светила.