– Господин маркиз, если вы полагаете, что мною движет злопамятность, то вы неверно меня поняли. Отданный мною приказ не был продиктован ею. Этот человек – не обычный военнопленный. В прошлом году, командуя флотом нашего союзника папы римского, он оставил свой пост, и за это ему надлежит отвечать перед папским судом. Обязанности перед королем Франции предполагают и обязанности перед союзником его величества, его святейшеством. Следуя этому правилу, я должен рассматривать этого узника как изменника до тех пор, пока не смогу передать его представителям папского престола, чтобы он смог искупить свою измену на галерах. – Он расслабил покатые плечи и, гнусно улыбаясь, закончил: – Вы видите, господин маркиз, у меня просто нет выбора.

Но молодой маркиз ответил холодно и надменно, нанизывая оскорбление за оскорблением:

– Я вижу лишь, что в увертках вы искушены. Либо ваше представление о долге таково, что достойно презрения любого честного человека. Мнящие себя судебными исполнителями не становятся синьорами, мессир Дориа.

– Пока вы мой пленник, вы очень обяжете меня, если ограничитесь лишь тем, что касается вас, – только и смог ответить Филиппино. Он повернулся спиной к маркизу и отрывисто приказал Ломеллино отвести пленника на борт «Моры».

Ломеллино выполнил приказ не ранее, чем выразил свой протест, заявив, что, по всем законам войны, поскольку именно ему сдался Просперо Адорно, право потребовать выкуп за него также принадлежит ему. Но его грубо оборвали:

– Ты что, не слышал, как я говорил, что он не обычный военнопленный? Что он изменник и что мой долг – передать его в руки правосудия? Должен ли я изменить своему долгу ради нескольких дукатов[11], которые он может тебе принести?

Ломеллино было ясно его лицемерие, но он не посмел этого показать, ибо, в сущности, дезертирство Просперо действительно создало почву для жалких притязаний Филиппино.

Тем временем дель Васто, разъяренный произошедшим с его другом, делал все, что мог. Поскольку с ним, как и с прочими офицерами, обошлись соответственно их рангу и предоставили под честное слово свободу передвижения по галере Филиппино, он умудрился послать резкое письмо с протестом маршалу де Лотреку. Проявляя великодушие, Лотрек, верховный главнокомандующий всеми неаполитанскими силами, потребовал от Филиппино передать ему всех пленников, захваченных при Амальфи. Но Филиппино, блюдя свои личные интересы и обладая присущим всем членам его семьи чутьем на наживу, ответил, что пленные принадлежат господину Андреа Дориа, в интересах которого он и действует. Лотрек продолжал настаивать, сурово напомнив, что Дориа лишь слуга короля Франции, верховным представителем которого в Италии является сам Лотрек. Он вновь категорически потребовал отправить пленников в его распоряжение. Упрямство Филиппино было поколеблено, но не сломлено. Он ответил, что в его инструкциях оговорены условия службы у Андреа Дориа, по которым все захваченные в плен являются собственностью адмирала, а выкуп за них – его военной добычей. Однако ввиду настойчивости маршала Филиппино немедленно готов написать своему дяде с просьбой о более подробных указаниях.

На том дело и остановилось, и Филиппино, исполненный злобы и нерешительности, продолжал удерживать своих узников. Основная их масса и выкупы, которые они могли принести, не очень его волновали. Он готов был скорее отдать Лотреку всех, чтоб избежать его недовольства, если бы из их числа можно было исключить Просперо. Но им руководила не только злопамятность. Он опасался мести клана Адорно, видя в предприимчивом и вспыльчивом духе его главы угрозу владычеству Дориа в Лигурийской республике. Однако лишь черная мстительность как-то раз побудила его навестить закованного в цепи Просперо Адорно.