Spqr iv. храм муз - Джон Мэддокс Робертс (2015)

– Государь, – вмешался Кретик, – благородный Амфитрион абсолютно прав. Асклепиад – признанный авторитет в этой области, в прошлом он не раз выступал экспертом в римских судах.

– Тогда пусть говорит, – наконец разрешил Птолемей.

Асклепиад вышел на середину зала, театральным жестом запахнул свой гиматий и только после этого начал свою речь.

– Государь, господа послы, благородные господа и дамы, то, что я намерен вам сейчас сообщить, я сообщу вам под клятвой Аполлону Целителю и Стреловержцу, Гермесу Трисмегисту* и Гиппократу, основателю врачебного искусства.

– Умеет же он высокопарно выражаться! – шепнул мне на ухо Руфус.

– Ш-ш-ш! – прошипел я.

– Женщина, именуемая Гипатией, гетера из Афин, умерла сегодня в ранние часы утра. В ее груди был обнаружен нож, вонзенный между ребрами под левой молочной железой, но этот удар был нанесен уже после того, как она умерла. Смертельной же раной была другая, небольшой разрез под ее левым ухом, именно он повредил ее сонную артерию.

Все так и сгрудились поближе к знаменитому врачу, чтобы не потерять ни крупицы того, что он говорит. Что это была за речь! Она была достойна римского сенатора: громкий и глубокий голос, сопровождаемый изысканными и утонченными жестами. Да что уж там, это невозможно описать словами.

– В теле почти не осталось крови, как это нередко случается при подобных ранениях. И, тем не менее, ни в комнате, ни в постели этой жидкости почти не обнаружено, разве что было немного красных капель на одежде жертвы, которая валялась на полу; еще небольшая часть пропитала волосы женщины, но это вовсе не доказывает того, что она была убита в комнате подозреваемого.

– И что это означает? – спросил Птолемей.

– Это означает, что женщину убили где-то в другом месте, а затем принесли в посольство и засунули в постель обвиняемому. – По залу пронесся общий протяжный вздох.

Ахилла пожал плечами.

– Значит, он убил ее в другом месте, а потом притащил к себе в постель. Римляне же известные труположцы, я всегда это говорил.

– А вот это, – продолжал Асклепиад, – нож, который всадили в тело несчастной женщины. – И он продемонстрировал всем, высоко подняв, чуть искривленный клинок примерно восьми дюймов в длину и костяной рукояткой. Теперь дружно охнула вся группа римлян.

– Это имеет какое-то значение? – спросил Птолемей.

– Государь, – вступил Кретик, – это совершенно меняет дело! Теперь я склонен поддержать заявление моего беспокойного молодого родственника о его полной невиновности!

Птолемей рассматривал нож, выкатив налитые кровью глазки.

– Самый обычный нож, как мне кажется, – пробормотал он.

– В Александрии, возможно, он и впрямь самый обычный, – возразил Кретик, у которого явно взыграла кровь и проснулись привычки юриста. – Но не в Риме, государь! У нас такое оружие называется сика*. Ты видишь, у него искривленное лезвие, и заточен он только с одной стороны. По римским законам, это оружие считается низким и подлым, его используют обычные головорезы и гладиаторы фракийского происхождения. Благородное оружие римлянина – это пугио* и гладиус, оба с обоюдоострым клинком. Только это оружие честного свободного человека!

– Ты хочешь сказать, что форма лезвия сама по себе делает одно оружие честным, а другое бесчестным?

– Именно так, государь, – подтвердил Кретик. – Я с трудом могу поверить, что мой родственник мог совершить трусливое убийство. Но если бы он на это решился, то наверняка использовал бы пугио или гладиус, или даже сделал это голыми руками, но никогда не опустился бы до того, чтобы убить кого-то сикой!

– Верно! Верно! – закричали все римляне, что находились в зале, включая и меня самого.