Кэйтлин Кирнан – автор семи романов, включая признанный «Порог» («Threshold») и написанные недавно «Дочь гончих» («Daughter of Hounds») и «Красное дерево» («The Red Tree»). Ее рассказы выходили в сборниках «Сказки страданий и чудес» («Tales of Pain and Wonder»), «С таинственных и дальних берегов» («From Weird and Distant Shores»), «Чарльзу Форту, с любовью» («To Charles Fort, with Love»), «Алебастр» («Alabaster») и «„П“ означает „пришелец“» («A Is for an Alien»). Ее эротическую прозу представляют три книги: «Лягушачьи лапки и щупальца» («Frog Toes and Tentacles»), «Сказки бедняги-утконоса» («Tales from the Woeful Platypus») и «Исповедь пятикамерного сердца» («Confessions of a Five-Chambered Heart»). Сейчас она живет в Провиденсе, штат Род-Айленд, и работает над своим восьмым романом.

Екатерина Седиа

Жестянки

Я старый человек – слишком старый, чтобы о чем-то по-настоящему беспокоиться. Моя жена умерла в день открытия московской Олимпиады, а мой причиндал не делал ничего достойного упоминания с того года, когда была провозглашена независимость Чечни. Люди удивляются, когда я рассказываю, что был маленьким мальчиком, когда крейсер «Аврора» произвел свой судьбоносный залп, с которого началась Октябрьская революция. Все равно жизнь кажется слишком короткой, сколько лет ни живи, и потому я рассказываю эту историю.

Мой внучатый племянник Данила – наглец и хлюст, как и вся нынешняя молодежь (задирают нос, как будто они короли жизни, а у самих молоко на губах не обсохло; меня всегда так и подмывает вытащить ремень из брюк и немного поучить их скромности), – позвонил и спросил, не нужна ли мне работа. Работенка не пыльная, сказал он, сторожем в тунисском посольстве. Только ночные смены, потому что для присутственных часов у них есть свои охранники – высокие, широкоплечие, черные и блестящие, словно начищенные сапоги, с зубами как рояльные клавиши. А ты будешь дежурить по ночам, старый пень, чтобы тебя никто не видел.

Естественно, мне нужна была работа. А кому она не нужна? Мне и сейчас, спустя годы после кошмарных, голодных девяностых, хватило бы одного слепого, пьяного скачка инфляции, чтобы начать собирать бутылки и играть на аккордеоне в переходе. Поэтому я сказал «да», даже несмотря на то, что меня здорово раздражает то сочетание высокомерия и подхалимства, которое Данила демонстрирует в разговорах со мной. Да, это меня раздражает, как и много других вещей, и дело не в том, что я стар; просто время сейчас такое – идиотское.

***

Посольство располагалось на Малой Никитской, в большом особняке, окруженном небольшим парком – раскидистые тенистые деревья, ухоженные цветочные клумбы, – поглядишь, и глаз радуется, и вся эта красота была отгорожена от улицы высоченным кирпичным забором. Я его часто видел. Забор, я имею в виду. Внутри я ни разу не был до того дня, когда меня пригласили на собеседование. О Тунисе я знал только то, что когда-то давно там был город Карфаген и в нем жил Ганнибал, который со своими слонами доставил Риму много неприятностей. Остановившись возле клумбы с розами, чтобы одернуть пиджак и поправить орденские планки на пиджаке, я подумал, что совсем недалеко отсюда, на Большой Грузинской, слоны сидят в клетках. Было же время, когда война была не таким идиотским делом, – по крайней мере, тогда слонов в клетках не держали.