Motörhead. На автопилоте - Лемми Килмистер (2012)

И ровно в этот момент он соскальзывает по мокрой сцене прямо в воду! Я даже играть перестал – так я хохотал. А потом Стейша, наша танцовщица, подходит к краю и пытается помочь ему вылезти – и сама летит к нему в ров! Я аж на колени опустился, я ничего не мог делать от смеха.

В другой раз у нас был концерт в Филадельфии или где-то в этом роде, и Ник показывал свой трюк с ароматическими палочками: он поджигал ароматические палочки, набирал в рот жидкости для зажигалок, а потом гас свет, и он выплевывал эту жидкость на палочки – ПУУМ! – получался такой огненный шар. В тот вечер он переборщил с этой жидкостью. ПУУМ! – и он поджег себе руку: в полной темноте – окруженный пламенем черный силуэт руки и крики: О! О! О! Мы отвезли его в больницу, вся рука была в ожогах, похожих на сосиски. Но он все равно сыграл в тот вечер, что говорит о его силе духа – отдам ему должное. Он любил хлестать вино и нажирался в стельку, и однажды в Швейцарии он подошел к краю сцены и прислонился к порталам, и вся эта конструкция рухнула прямо на него. Из-под завала торчала только рука с саксофоном. Бедный Никки – все время с ним что-нибудь происходило.

Нашим барабанщиком в то время был Терри Оллис – мы звали его Борис или Бореалис. Он выступал голым. Выходил на сцену в трусах своей дражайшей половины (больше на нем ничего не было), но к середине первой песни снимал и их. Он был взрывным барабанщиком, настоящий динамит, только хер постоянно мешался – он болтался, ничем не стесненный, и в конце концов он обязательно попадал по нему палочкой: ой! – и в музыке тогда случалась непредвиденная пауза. Но все равно он был отличным музыкантом, да и человек замечательный. Он работал на свалке, которой заправлял его отец, на окраине Уэстлендс, и он приходил на репетиции и концерты в сумасшедших тряпках, которые там находил. Он мог прийти в немецкой военной форме, а мог завернуться в старушечью шаль. Потом он увлекся барбитуратами, и это его сгубило. Его последний концерт с нами был в университете Глазго в январе 72-го. По дороге туда он выпал из фургона. Мы остановились на светофоре, а он решил, что мы уже приехали, открыл дверь и вывалился на улицу. Все его вещи разлетелись по асфальту. Мы не заметили, что он вышел, и спокойно поехали дальше. В конце концов мы разыскали его и как-то смогли доставить на концерт. Перед нами, помнится, играли Nazareth, когда они закончили, мы расставили свой аппарат, а он вышел на сцену и все время сидел, сложив палочки на малый барабан. Ни одной ноты не сыграл. Было очевидно, что пришло ему время сваливать. Жалко, на самом деле. Его сменил Саймон Кинг, которого я знал по Opal Butterfly. Он тоже был среди тех, кто потом уволил меня из Hawkwind, а ведь это я привел его в группу!

Еще у нас был парень по имени Боб Калверт из Южной Африки, он был нашим штатным поэтом. Иногда он участвовал в концертах, а иногда нет. На сцене он читал свои стихи или тексты писателя-фантаста Майкла Муркока, таким образом усиливая нашу таинственную, космическую, эпическую атмосферу. Но у Боба бывали странные идеи. Например, он хотел повесить себе на шею пишущую машинку на гитарном ремне и во время концерта печатать что-нибудь и бросать листы в публику.

– Это не сработает, Боб, – говорил я ему, – это ни за что не будет так круто, как ты думаешь.

Но он мне не верил. К счастью, он все равно так никогда и не попробовал осуществить этот замысел. Зато как-то раз мы играли на стадионе Уэмбли, и он вышел на сцену в ведьминской шляпе и длинной черной мантии, а в руках он нес трубу и меч. И прямо посреди второй песни он набросился на меня с мечом! Я ору: «Пошел на хер!» и херачу его по башке бас-гитарой: «Отъебись!» Это был самый большой концерт, который нам приходилось играть в жизни, а он нападает на меня с мечом – что-то здесь не так, как думаете?