Движущая сила - Фрэнсис Дик

– Нет. Тот контейнер был там давно, весь покрыт грязью и смазкой.

Еще я рассказал ему, что у фургона, на котором я в тот день ездил в Сандаун, над топливным баком была закреплена вместительная труба.

– Ее трудно заметить, даже если специально искать, просто глядя снизу вверх, – объяснил я. – Фургоны построены по принципу вагонов, у них борта значительно ниже шасси. Для аэродинамики и красоты. Да вы, наверное, знаете сами. Мои строили в Ламборне. Очень хороши. Короче, борта прикрывают все механизмы, расположенные под фургоном. Там и бомбу можно спрятать.

– Я понимаю, – заверил он меня. – А ты бомб боишься?

– Тут скорее наркотики.

Патрик Винейблз взглянул на часы и поднялся.

– Мне пора, – сказал он. – Приходи в весовую после последнего забега.

Я кивнул вслед его удаляющейся спине. Интересно, как он поступит – отмахнется или заинтересуется? Он должен решить этот вопрос в течение дня, но после разговора с ним я пришел к твердому заключению, что мне и в самом деле необходимо выяснить, что происходит, с его помощью или самостоятельно.

Я вышел на свежий воздух и провел большую часть дня в разговорах, иногда весьма полезных для дела, но. Бог ты мой, как все это было далеко от горячки скачек, смены цветов, взвешивания до и после, спешки, скачек, снова смены цветов!.. Ладно, что там. Есть во всем этом и свои плюсы. Мне теперь не нужно голодать, чтобы искусственно держать минимальный вес, ломать кости и прятать синяки, бояться проиграть крупные скачки, потерять хороших хозяев, струсить или лишиться работы. Сейчас я свободен так, как никогда раньше. Что с того, что и сейчас мне приходится угождать владельцам и тренерам. Почти всем, кто хочет преуспеть, приходится кому-либо угождать: актерам – публике, которая платит, президентам и премьер-министрам – своему народу.

В такие дни, как в Сандауне, я начинал замечать, что веду себя так же, как мои водители, в том смысле, что я с особым пристрастием присматривался именно к тем лошадям, которых сам привез на скачки. И торжествовал, если среди них оказывался победитель. Если же лошадь погибала, и такое случается на скачках, водитель возвращался домой в глубокой депрессии. Это несомненное, хоть и необоснованное чувство собственника заметно сказывалось на том, насколько весело, быстро и тщательно готовились фургоны в обратный путь.

Пара лошадей из тех, что я привез в тот день, принадлежала тренеру, у которого раньше я несколько раз работал жокеем, так что нет ничего удивительного в том, что мне пришлось принять участие в разговоре с ним и его женой.

Бенджи и Дот Ашер, как всегда, ссорились. Когда я проходил мимо, Бенджи ухватил меня за рукав.

– Фредди, – потребовал он, – скажи этой женщине, в каком году застрелился Фред Арчер. Она говорит, в 1890-м. Я говорю, что это чушь.

Я взглянул на Дот, лицо которой носило смешанное выражение покорности судьбе и волнения. Долгие годы жизни с этим вспыльчивым человеком оставили на нем глубокий след, скрыть который не могли даже ее нечастые улыбки. И хотя они, образно говоря, постоянно плевали друг другу в лицо, во всяком случае, за период моего с ними знакомства, они упрямо продолжали жить вместе.

И он, и она были необычайно хороши собой и умны, что делало ситуацию еще более нелепой. И тот, и другая великолепно одевались, им было где-то за сорок, и их везде охотно принимали. Пятнадцать лет назад я бы сказал, что их брак распадется через пять минут, – лишнее подтверждение тому, как ошибочно могут судить о браке посторонние.

– Ну? – напирал Бенджи.

– Не помню, – дипломатично сказал я, хотя прекрасно знал, что произошло это в 1886 году, когда этому блестящему жокею-чемпиону было двадцать девять лет. Он выиграл 2749 скачек и всегда ездил только по железной дороге.

– Никакой от тебя пользы, – заметил Бенджи, а Дот с облегчением вздохнула.

Бенджи переменил тему, и в его голосе зазвучали хозяйские нотки.

– С лошадьми все в порядке?