Мистер Эндерби изнутри - Энтони Бёрджесс (1963)

— Ox, — сказала она и ссутулилась, будто вдруг сильно устала. — Какое это имеет значение? Кого интересует, пишете вы великие стихи или нет? Ничтожнейшего тинейджера поп-певца в миллион раз больше почитают, чем вас. Вы продаете лишь стопочку экземпляров каждой написанной книги. Будет ядерная война, и библиотеки погибнут. Что толку? Что вообще хорошего может быть, когда в Бога не веришь? — Села на кровать, совсем упав духом, и тихо заплакала.

Эндерби тихонько подошел и сказал:

— Простите. Мне страшно жаль. Но, по-моему, я слишком стар, чтоб учиться, слишком стар, чтоб меняться. Может, лучше признаем все это ошибкой и вернемся к прежнему положенью вещей. Никто никому фактического вреда пока не причинил, правда? Я хочу сказать, мы ведь даже не поженились по-настоящему, правда?

Она сурово подняла глаза и сказала:

— Вы как ребенок. Ребенок, которому не понравилось первое утро в школе и он поэтому не собирается днем туда возвращаться. — Вытерла глаза и опять стала сильной, уверенной в себе. — Никто меня дурой не выставит, — заявила она. — Никто меня не бросит.

— Сами можете аннулировать брак, — предложил Эндерби. — На основании неисполнения супружеских обязанностей. Потому что, знаете, они исполняться никогда не будут.

— Собираетесь, — сказала Веста, — вернуться к жизни на крошечный, но адекватный доход, писать стихи в уборной? Не выйдет. Все крохи вашего оставшегося капитала получу я. Уж будьте уверены. И все ваши приобретения сделаны на мое имя. Никто меня дурой не выставит.

— Я могу работу найти, — сказал Эндерби, начиная злиться. — Я ни от кого не завишу. Могу жить независимо. — И почувствовал подступавшие слезы жалости к себе. — Поэту, — всхлипнул он, — лучше жить самому по себе. — Он видел сквозь слезы размытых Дантовых орлов, круживших у простреленных молниями пиков. — Поэту, — пробормотал он вроде семилетнего жениха елизаветинской эпохи, который с плачем просится с отцом домой.

Глава 3

1

— Главная моя цель, — сказал шатавшийся Роуклифф, — вручить вам вот… — Он, шатаясь, пошарил в разнообразных карманах, вытаскивая старые грязные, сгнившие на складках бумажки, два полупустых, пушистых от пыли тюбика с желудочными таблетками, судейский свисток, засохшую погремушку шариковой ручки и, наконец, довольно чистый конверт, — это. Билеты на премьеру. Думаю, милый мой старина Эндерби, в разумной мере развлечетесь. Я упомянутым фильмом больше не интересуюсь, будучи столь тесно связанным. Позвольте доложить, Эндерби, фильм дешевый, фильм снят на гроши, фильм снят очень быстро, кусочки заимствованы — практически, знаете, без разрешения — из других фильмов. «Стрега», — неожиданно бросил он Данте за стойкой бара. Бар, как при первой их встрече, был пуст, кроме них. Эндерби себя чувствовал изможденным и старым, со вкусом тонизирующего шоколада во рту, обсыпанного толченой корой жостера. Стояла середина утра через день после их возвращения из папского поместья у озера; Веста отправилась к женщине, которую звали княгиня Ирина Голицына, к римской даме, известной модными бутиками или моделями высокой моды, или еще чем-то. Веста быстро тратила деньги. — И, — рассказывал Роуклифф, — естественно, то, чего мир от Италии только и ждет: некоторое количество sfacciate donne Florentine, они, правда, не флорентийки, а римлянки, mastrando con le рорре il petto[104]. To бишь, понимаете, Эндерби, сучки бесстыжие грудь демонстрируют. Данте был великим пророком, итальянскую киноиндустрию предсказал. Данте.

Данте поклонился за стойкой бара.

— Тезка, — конфиденциально сообщил он Эндерби.