На цыпочках мы двинулись к выходу. Незнакомец приложил палец к губам, сказал «тсс» и выбрался вместе со мной на улицу.

А дальше мы шли бок о бок по узкому проезду, который тянулся от кафе «Два маго» в сторону набережной Сены, Лувра и моего отеля.

– Надо же, – выдохнул я. – Провели вместе полчаса – и даже не познакомились.

Он бросил на меня непонимающий взгляд, и что-то подсказало мне ткнуть его пальцем в грудь.

– Ты Джейн, я Тарзан, – сказал я.

Услышав это, незнакомец разразился смехом и стал вторить мне:

– Я Джейн, ты Тарзан.

Мы захохотали, впервые за все это время стряхнув напряжение.

Он приблизился, как в прошлый раз, молча поцеловал меня в лоб, а потом развернулся и зашагал в другую сторону.

Когда нас разделяло метра три-четыре, он выговорил на неуверенном английском, не глядя в мою сторону:

– Как жаль.

Я ответил:

– Да, очень жаль.

– В другой раз? – спросил он.

– В другой раз, – отозвался я.

И он скрылся из виду; больше некому было вести меня за собой.

Я вышел на набережную Сены и, минуя Лувр, вскоре добрался до отеля.

Было два часа ночи, но духота не отступала; уже в дверях нашего люкса я услышал шорох простыней и голос жены:

– Забыла спросить: ты билеты купил?

– Конечно, – ответил я. – Летим во вторник на «конкорде», дневным рейсом до Нью-Йорка.

Жена явно успокоилась, а потом со вздохом сказала:

– Господи, как я люблю Париж. Давай на будущий год сюда вернемся.

– «У нас всегда будет Париж»[2], – подтвердил я.

Раздевшись, я присел на краешек кровати. Жена, лежа на своей половине, спросила:

– А пиццу принес?

– Пиццу? – рассеянно переспросил я.

– Как ты мог забыть? – расстроилась жена.

– Сам удивляюсь.

Я почувствовал легкое жжение над бровями и коснулся рукой середины лба, куда меня поцеловал на прощанье незнакомый парень, устроивший за мной слежку, чтобы указывать путь.

– Сам удивляюсь, – повторил я, – как меня угораздило. Черт его знает.

У нас в гостях маменька Перкинс

Джо Тиллер вошел к себе в квартиру и, снимая шляпу, поймал на себе взгляд дородной женщины средних лет, лущившей горох.

– Входи, – сказала она изумленному Джо. – Энни пошла готовить ужин. Да ты присаживайся.

– Но кто… – начал он, взглянув на нее.

– Я – маменька Перкинс, – засмеялась она, раскачиваясь.

Хотя она сидела на обычном стуле, а не в кресле-качалке, ей все же удавалось на нем раскачиваться. У Тиллера закружилась голова.