Свастика в небе. Борьба и поражение германских военно-воздушных сил. 1939—1945 гг. - Карл Бартц (2009)

В те ужасные недели июля британский Кабинет[67] и Имперский генеральный штаб поняли, что теперь только военно-воздушные силы могли вести боевые действия. Эйр-маршал Доудинг,[68] глава истребительного командования,[69] произвел расчеты, которые вызывали беспокойство. Только за один-единственный день в мае Королевские ВВС потеряли 67 самолетов. Это было во время отчаянной попытки остановить немецкий прорыв около Седана.[70] Всего же из 474 машины уже было потеряно 268. Если бы так продолжалось и далее, английская истребительная авиация была бы значительно ослаблена. Подобная мысль была подобна глыбе льда в животе. И тем не менее французы требовали все больше английских истребителей и бомбардировщиков. Это было понятно, но… Доудинга спросили, сколько ему нужно истребительных эскадрилий, чтобы защитить Великобританию от люфтваффе. «По крайней мере двадцать пять, – ответил он. – С меньшим количеством мы потерпим поражение».

Тогда британский Военный кабинет решил, что независимо от того, что произойдет, и независимо от того, как отчаянно будут просить французы, эти двадцать пять эскадрилий должны держаться в резерве для собственной обороны Англии. Это было решение, которое казалось французам эгоистичным, близоруким и почти предательским, малопонятное им решение, которое всегда осуждалось во Франции. Но последующий ход войны показал, что оно было дальновидным и правильным.

Затем на материке были тягостные встречи с французами. Фоном всех переговоров стал невысказанный упрек: «Вы имеете самолеты и могли бы помочь нам. Но вы не будете. Вы покидаете нас в беде в критический момент».

16 мая во Францию были посланы десять эскадрилий, каждая из двенадцати самолетов, но едва прошел месяц, как французы потребовали еще больше. 11 июня в замке Бриар около Орлеана состоялась наводившая тоску конференция. От Англии были сам Черчилль, Иден,[71] генерал Дилл, начальник Имперского генерального штаба, и генерал Исмей, Францию же представляли Рейно,[72] маршал Петен,[73] французский главнокомандующий Вейган, генерал Вильмен и молодой генерал по фамилии де Голль.[74] Немцы уже были у ворот Парижа. То, что говорил Черчилль, звучало ужасно для ушей французов. В сущности, это было то, что он позже должен был сказать своим соотечественникам. Париж необходимо оборонять, район за районом, улицу за улицей, дом за домом. Он процитировал Клемансо:[75] «Я буду сражаться перед Парижем, в Париже и позади Парижа».

– Да, – грустно согласился Петен, – он говорил это.

Но он заметил, что в те дни Франция имела в резерве шестьдесят дивизий. Сегодня же она не имела ни одной. И тогда на линии фронта были еще шестьдесят британских дивизий. Сегодня же, даже если бы Париж превратился в руины, это не имело бы никакого значения для результата всей кампании.

А затем генерал Вейган решительно затронул болезненную проблему: Франция нуждалась в самолетах, английских истребителях, и нуждалась в них немедленно. Это был главный вопрос, и теперь наступил решающий момент. Было бы ошибкой оставить в бездействии в Англии даже одну эскадрилью, когда она могла сражаться во Франции.

Все глаза обратились к Черчиллю, но тот никак не отреагировал. Для него этот момент не был решающим. Он наступит, когда Гитлер решит бросить люфтваффе против Англии. Если то сражение будет выиграно, тогда все, что теперь казалось потерянным, могло быть отыграно. Но оно не могло быть выиграно без тех минимальных 25 эскадрилий, затребованных Доудингом. Англия должна держать их наготове, несмотря ни на что.

Между тем он предложил, чтобы Франция продолжала сражаться. За исключением де Голля, все остальные неопределенно пожали плечами. Вейган был особенно настроен против бесполезного кровопролития, и его голос дрожал, когда он рассказывал о тяжелом положении французов на дорогах в зоне боев.