Искра жизни - Эрих Мария Ремарк (1952)

Бухер его ждал. Вместе они нагнали четверку других, что понуро плелись вперед.

– Мясо, – бормотал Вася. – Суп и мясо.

В канцелярии затхлый и стылый воздух провонял сапожной ваксой. Надзиратель уже приготовил бумаги. Он посмотрел на шестерку прибывших без малейшего интереса.

– Вам надо подписать вот это.

Пятьсот девятый глянул на стол. Он не понимал, зачем и что надо подписывать. Заключенных обычно ни о чем не спрашивают, отправляют по этапу – и баста. Тут он почувствовал, что кто-то пристально на него смотрит. Это был один из писарей, он сидел у надзирателя за спиной. Волосы у него были огненно-рыжие. Увидев, что пятьсот девятый на него смотрит, писарь едва заметно повел головой и тут же снова уткнулся в работу.

Тут вошел Вебер. Все вытянулись.

– Продолжайте! – скомандовал тот и взял со стола бумаги. – Как, еще не готовы? Ну-ка, живо подписывайте!

– Я писать не умею, – сказал Вася, который стоял ближе всех.

– Тогда ставь три креста.

Вася поставил три креста.

– Следующий!

Трое новеньких подошли один за другим и расписались. Пятьсот девятый судорожно пытался собраться с силами. Ему все казалось, что сейчас, вот-вот, еще найдется какой-нибудь выход. Он снова посмотрел на писаря, но тот сидел, не поднимая глаз.

– Теперь ты! – рявкнул Вебер. – Ну? Ты что, заснул?

Пятьсот девятый взял листок в руки. Перед глазами все плыло. Несколько машинописных строчек прыгали и никак не хотели успокоиться.

– Он, вшивота, еще читать будет! – Вебер ткнул его в спину. – Подписывай, скотина!

Но пятьсот девятый успел прочесть достаточно. Он успел разобрать слова: «настоящим добровольно заявляю». Он уронил листок на стол. Вот она, его последняя, отчаянная зацепка! На нее-то, наверно, и намекал писарь.

– Да шевелись ты, козел вонючий! Или тебя за руку взять и показать, как подписываются?

– Я ничего добровольно не заявлял, – сказал пятьсот девятый.

Надзиратель вылупил на него глаза. Писари подняли головы и тут же снова уткнулись в свои бумаги. На мгновение стало очень тихо.

– Что? – спросил Вебер, явно не веря своим ушам.

Пятьсот девятый набрал в грудь воздуха.

– Я ничего добровольно не заявлял.

– Значит, ты отказываешься подписать?

– Да.

Вебер облизнул губы.

– Вот как. Не подпишешь, значит?

Он схватил пятьсот девятого за левую руку, потянул на себя, потом резко вывернул и заломил за спину. Пятьсот девятый рухнул на пол лицом вниз. А Вебер и не думал его отпускать, заломил руку еще резче и даже подергал, упершись ногой в хребет своей жертвы. Пятьсот девятый вскрикнул и затих.

Другой рукой Вебер ухватил его за воротник и попытался поставить на ноги. Пятьсот девятый снова упал.

– Слабак! – буркнул Вебер. Потом открыл дверь. – Кляйнерт! Михель! Заберите этого поносника и приведите в чувство. И пусть ждет. Я скоро приду.

Двое дюжих эсэсовцев выволокли пятьсот девятого вон.

– Теперь ты, – ткнул Вебер в Бухера. – Подписывай!

Бухер дрожал. Он бы и рад был не дрожать, но ничего не мог с собой поделать. Ведь он остался совсем один. Пятьсот девятого рядом не было. Внутри от страха все оборвалось. Надо как можно скорее сделать то же, что и пятьсот девятый, иначе будет поздно, и он, как марионетка, исполнит все, что ему прикажут.

– Я тоже не подпишу, – пролепетал он.

Вебер осклабился.

– Смотри-ка! Еще один! Совсем как в добрые старые времена!

Бухер даже не успел почувствовать удар. В глазах с треском разорвалась тьма. Очнувшись, он увидел прямо над собой Вебера. «Пятьсот девятый! – пронеслось у него в голове. – Пятьсот девятый на двадцать лет старше меня. С ним делали то же самое. Я должен выдержать!» Боль в плечах была несусветная, словно туда вонзали ножи, жгли каленым железом, он даже не слышал собственного воя, потом снова навалилась темнота.